Геля настолько накрутила себя, что в итоге возбуждение переросло в сильное раздражение, и даже злость на саму себя и свои дурацкие чувства, и, не выдержав, она позорно разрыдалась, накрыв лицо подушкой.
Пять дней она не позволяла себе расслабляться, пять дней она заставляла себя быть начеку. И вот результат – истерика. И очень сильная истерика. Странно было то, что сознание Гели будто раздвоилось, и с одной стороны она прекрасно понимала свое состояние, но с другой остановить поток слез не могла. Будто своим поцелуем, да и обещанием того, что Михен, наконец, оставит ее в покое на целых два дня, открыло тот самый «кран», отвечающий за ее слезы и все скопившиеся эмоции, вот только напор был настолько высок, что «кран» сорвало. И как бы Геля не пыталась остановиться и прекратить истерику, как бы не увещевала и не уговаривала себя мысленно, выходило только хуже и хуже.
Организм позорно предавал ее. Геля же не робот, она живая. Боль в ноге, хоть и не такая уже и сильная уже, плохой сон по ночам, из-за этих болей, и невозможности принять более удобное положение и, конечно же, тюремщик, который практически двадцать четыре часа в сутки сидит с ней в комнате, не давая ей возможности расслабиться. Все это каждый день копилось, откладывалось где-то в подсознании девушки, а сейчас начало выплескиваться с такой силой, что снесло все ее внутренние блоки, которые она выстроила для себя.
Геля вцепилась в подушку зубами, и, не выдержав зарычала, а затем и закричала, пытаясь вытолкнуть из себя все скопившееся напряжение этих дней. В голове испуганной птахой билась мысль, о том, что блондин может внезапно вернуться, и ей надо срочно успокаиваться, но чем громче она кричала, тем хуже ей становилось.
Ее крик и всхлипывания естественно услышала медсестра.
Вбежав в комнату, женщина толком не могла понять, что происходит, а Геля не могла успокоиться и объяснить ей.
Медсестра уже хотела рвануть к выходу, чтобы оповестить охрану, и связаться с Михеном Валерьевичем, но ее подопечная вцепилась в ее руку, как клещ и не давала ей возможности выйти из палаты. Геля ведь поняла, что Лидия Дмитриевна сейчас позвонит блондину, а тот узнает, что у нее истерика. И вся ее конспирация полетит насмарку. Но объяснить, хоть что-то она сейчас не могла, открывала рот, и начинала заикаться. Геле даже страшно стало, от того, что она не может произнести ни слова.
Лидия Дмитриевна поняла, что у девушки в глазах настоящее отчаянье и паника, и ей надо как-то помочь, но отпускать ее руку Геля не желала.
Женщина растерялась.
Геля напоминала ей маленькую испуганную девочку, которую так сильно кто-то обидел и напугал, что она не в состоянии даже слово сказать. И медсестра, действуя на свой страх и риск, обернулась, и, прекратив вырываться, наоборот нагнулась и крепко обняла свою пациентку; и начала очень медленно ее раскачивать, и ласково гладить по голове и спине. Утешение и забота, подействовали на расшатанную психику Гели, словно последняя капля, капнувшая в и так уже переполненный сосуд, и она в ответ вцепилась в женщину, как утопающая в спасательный круг, и, уткнувшись в ее белый халат отчаянно с надрывом завыла.
Геля не знала, сколько она вот так цеплялась за женщину, пытаясь успокоиться, ей казалось, что целую вечность, но как ни странно, ей это помогло выплакаться, как следует, ее истерика сошла на нет, и постепенно расслабившись, девушка уснула.
Проснулась Геля уже поздно вечером. Ее разбудила медсестра для вечерних процедур и гигиены.
Лидия Дмитриевна была не только идеальной сиделкой, но еще и очень хорошим и понимающим человеком. Это Геля поняла, именно в тот момент, когда медсестра начала, как ни в чем небывало заниматься с ней повседневными вопросами, будто и не было того постыдного дневного срыва. И стоило Лидии Владимировне закрыть дверь, как Геля вздохнула с облегчением.
«Раз блондин не появился, и не пристает к ней со своими дурацкими разговорами и желанием залезть к ней в душу, значит, медсестра ему не докладывала о произошедшем», – подумала она, и, чувствуя себя намного лучше, постаралась закрыть глаза и уснуть.
На следующий день, утром, Геля, почему-то мучительно краснея, предложила Лидии Владимировне вместе с ней посмотреть фильмы, так как поймала себя на мысли, что за все эти дни, общаясь, каждый день с женщиной, она даже не пыталась с ней хоть немного сблизиться.
«Это неправильно подумала она», – вспоминая заботливые руки медсестры. Ведь Гелю с самого детского возраста, после смерти мамы, никто ни разу не утешал. Отец нашел себе новую жену, которая забирала все его внимание, не позволяя «баловать» ребенка. А, когда она вышла замуж, то тогда уже привыкла быть сильной и в любой ситуации старалась не раскисать. Вот и выходило, что последний раз Гелю утешали в далеком детстве. А эта совершенно незнакомая ей женщина почему-то уделила ей свою энергию. Вот Геля и решилась предложить ей провести день вместе.