Я никогда не

Назавтра я должна была съездить к бухгалтеру. Их компания снимала офис на верхнем этаже огромного бизнес-центра, я приезжала к ним раз в месяц. Я ждала ее часа три, наверное, потому что она сдавала отчеты в последний момент, и к ней каждую четверть часа прибегали паникующие клиенты, и она их успокаивала и быстро делала какие-то бумаги, а я ждала. Я выплыла из прострации, едва проснулась сегодня утром, чтобы почувствовать одну сплошную злость. Она разливалась во мне целый день, и ни разу за эти часы ей не предоставилась возможность проявиться. Я хотела расхерачить переговорку, в которой ждала, ко всем чертям, но, совершенно не шаря в бумагах, я зависела от бухгалтерских услуг и не позволила себе даже раздраженного щелканья ручкой, и подавляемый гнев, вначале сидевший только в животе, теперь доходил до кончиков пальцев, раздувая их, как долгий полет гипертонику, до болезненной чувствительности. Я осталась последней, мы разобрались с моими цифрами и уже вышли вместе к лифтам, но я захотела в туалет, и мы попрощались на этаже. В отсутствие свидетелей уже можно было что-нибудь порвать, разораться, сломать, но мне этого больше не хотелось – я больше не могла выпустить из себя злость, она впиталась во все мои ткани и сочленения, в само мясо, как впитывается в светлый ковролин раз пролитый жир. Я уже не могла отделить от себя ненависть или обнаружить ее в себе, я сама обратилась в ненависть, беспредметную и тупую. Мне его предательство было горше любого другого не потому, что нас объединяла близость, а потому, что он знал, как я устроена, он знал, как я отреагирую.

За окнами давно стемнело, и лифт в пустом здании, обычно курсирующий между средними этажами, столовкой и первым, быстро поднялся на двадцать четвертый, где я ждала его. Внутри, возле кнопок, стоял рабочий, в рабочем комбинезоне и с каким-то длинным тросом, кольцами повешенным на шею. Я натянула капюшон парки поглубже, кивнула дядьке и вошла. Мужик стоял на шаг впереди меня, лысина складками переходила в загривок. Чуть потная голова, уши покрыты темным пушком. Полный уставший дядька. Порой я заговаривала со случайными соседями, а чаще они заговаривали со мной, но теперь я молчала и смотрела на мужика, почти не моргая, злыми красными глазами. Если я тихо шагну к нему еще ближе, тот не заметит. Я выше его на голову, у меня выгоднее позиция – я придержу его левой рукой, а правой резко потяну кольцо троса на себя, пока мужик, посопротивлявшись пару этажей, не обмякнет от удушья. Я выйду на одном из средних этажей и спущусь на улицу по лестнице, отправив мертвого на последний, двадцать восьмой, надо только нажать кнопку перед выходом. Мне нестерпимо захотелось убить его – так подмывает выкрикнуть правильный ответ, пока отвечающая тупица мается, и близко не подбираясь к очевидной версии.

Мои руки в перчатках, и камера увидит меня со спины, в капюшоне, да и работает ли она в здании, в котором ничего и никогда не работает? Я не зарегистрировалась на входе, мне давно, без записи, дали одну из карточек для входа, которая осталась от кого-то из уволившихся сотрудников и все еще не была возвращена службе безопасности. Меня могут и не найти. Быстро они меня не найдут, а долго искать не станут, и у семьи рабочего не найдется ни денег, ни уверенности, чтобы заставить продолжать расследование. И когда меня накроет страх быть пойманной и вина, я, по крайней мере, отвлекусь от другого сожаления. Мне никогда не вытравить горечь от предательства и потери Карима – но у горечи, при этом удачном раскладе, появится достойный конкурент, раскаяние и ужас от содеянного, и, может, мне будут сниться кошмары, а не Карим. Как только я вернулась к ненадолго покинутой мной мысли о нем, меня накрыло полным, беспросветным разочарованием. Мне еще чудилось, что я успею испугать мужика и сделать ему больно, но я уже понимала, что упустила и время и нужное состояние. Мы уже проехали шестой этаж – поздно решаться. Я вышла в холл, он спускался на парковку. Приятное, ужасное разнообразие бесславно прошло. Больше мне не хотелось убивать: мне снова хотелось исчезнуть.

Ткань была такой тонкой и гладкой, что мне пришлось положить на стол бумагу, чтобы она не сползала при кройке. Только я выдохнула и начала резать, как в дверь настойчиво позвонили. Это была Анеля, в очередной нелепой рубашке с крошечными манжетами и бесформенным воротником, в джинсах, больше похожих на лосины, с некрасивой сумкой – все было новым, Анеля скупала одежду в огромном количестве каждую неделю, но вся она или была дешевой, или выглядела дешево.

– У нас форс-мажор. – Она засунула большие пальцы в карманы джинсов. – Бахти, – важно добавила Анеля.

Она замолкла, рассчитывая, что я буду вытягивать из нее по фразе.

– Рассказывай сразу все. – Я вернулась к выкройке.