Я никому ничего не должна

– Мало еще. Никак не могу сосредоточиться, – врала я. Или не врала. Правда, не могу сосредоточиться.

Лена хочет про себя услышать. Или про меня. Не знаю. Вообще не понимаю, чего вдруг она так суетится с этими записями. Может, делать нечего? От скуки? Мне ведь тоже делать нечего. Вот и надиктовываю. На самом деле разговариваю сама с собой. Тут поймала себя на мысли, что с собой я стала разговаривать чаще, чем с людьми. И мне с собой интереснее, чем с другими. Это ведь ненормально. Хотя кто знает, что нормально, а что нет? Ходить под себя тоже ненормально, но старикам и детям прощается.

– Лен, про тебя я ничего не рассказываю, – сказала я ей напрямую.

Она поджала губы – обиделась, но виду не подала. Начала заклеивать мне окна на зиму – поддувало уже сильно.

– Давайте вам окна новые наконец поставим, сейчас за один день все делают, стеклопакеты нормальные. Ни шума, ни сквозняков, – опять завела старую песню Лена, запихивая поролон в щели.

Я ее не слушала. Смотрела и думала, что люди не меняются. Точно так же, только много лет назад, Лена заклеивала окна в классе. Так же криво приклеивала полоски. Ее окно всегда первым отваливалось. Мои окна, которые она заклеивает, тоже до весны не дотянут, а Лена будет стоять и причитать, что клей плохой, поролон старый, бумага тонкая.

Большая маленькая девочка.

– Александра Ивановна! – окликнула она меня.

– Что?

– Я про стеклопакеты спросила.

– Нет, это дорого.

– У вас же есть деньги! – возмутилась Лена.

– А ты откуда знаешь, что у меня есть, а чего нет?

– Опять вы начинаете… Я же от всей души предлагаю. Хочу как лучше. А вы опять…

– Прости. Не обижайся. Зачем мне окна, сама подумай? Два понедельника осталось.

– Не говорите так! И кстати, вы про ваши два понедельника говорите последние лет десять.

– А ты дождаться не можешь?

Лена тяжело сползла с подоконника и пошла громыхать посудой на кухню.

– Если бы я вас так давно не знала, то уже не выдержала бы, – огрызнулась она.

– Да, я знаю. У меня тяжелый характер. Невыносимый. А ты – ангел. Мой ангел-хранитель.

Чего я вдруг ей это сказала? Аж противно стало. Не ожидала, что опущусь до таких эпитетов. А Лена улыбнулась и хлюпнула носом – слезы подступили. Опять «ваши сантименты», как говорила мама. Не терплю.

У Лены есть удивительное качество – она отходчивая. Не помнит обид. Я вот все помню. А она забывает. Не делает вид, а именно забывает. У нее осталось детское устройство памяти в этом смысле. Не помнит – и все.

Так вот, про школу. Я начала работать. Меня, как я уже говорила, не любили, но считались. Работала я на совесть.

И если дети ко мне привыкли, то в коллективе я так и не стала «своей». И не могу сказать, что меня это как-то беспокоило. Просто очень многого в силу возраста – совсем ведь девчонкой была – не понимала. Да и не хотела понять.

Аделаида Степановна, директриса, держала меня на расстоянии. Присматривалась, проверяла, следила. Но когда поняла, что я просто работаю, от звонка до звонка в прямом смысле слова, отстала. Решила, что я для нее безопасна в смысле карьеры. А как специалист – устраиваю полностью. Мне кажется, у нее была своего рода мания. Она очень боялась потерять свое кресло. Я видела, что основную работу делает завуч – вечно уставшая и замотанная Нелли Альбертовна, – но считала, что это нормально. И то, что всегда во всем была виновата беззащитная Нелли Альбертовна, что бы ни случилось в школе – от педикулеза до нехватки учебников, – тоже было вроде бы естественно. А кто еще?

И явную, хоть и сдерживаемую симпатию директрисы к Андрею Сергеевичу я считала нормальной. И поскольку в посиделках в учительской не участвовала, долгое время ничего не знала.

Он почти сразу стал делать мне комплименты – такие шутливые, ничего не значащие. Я не обращала внимания, улыбалась и шла дальше. Мы были слишком разные, чтобы я обратила на него внимание.

На одном педсовете Андрей Сергеевич, когда рассаживались, сказал достаточно громко для того, чтобы услышали все:

– Красивая юбка, вам идет.

– Спасибо, – ответила я.

Я уткнулась в журнал и не видела, как перекосило Аделаиду Степановну. Андрей Сергеевич ненавидел собрания – ерзал, шутил, ронял ручку, падал со стула. А тут мы оказались рядом, поэтому ручку он ронял мне под ноги, падал так, что задевал меня, смеялся, шутил. Я улыбалась из вежливости.

Аделаида Степановна быстро свернула собрание. Все разошлись. Я задержалась в учительской – надо было написать план урока.

– Поосторожнее с ней, – услышала я голос. Подняла глаза. Рядом со мной стояла Нелли Альбертовна. – Она может испортить тебе жизнь, если захочет.

– Кто – она?

– Ты меня поняла. Не провоцируй.

– А что я такого сделала? И чем я могу спровоцировать?

Нелли Альбертовна вздохнула и вышла из учительской.

Через некоторое время в дверях появился Андрей Сергеевич.

– Здрасте, вы с ума меня сводите в этой юбке. Я должен был вам это сказать, – быстро проговорил он.

– Андрей Сергеевич, я вас жду! – донесся голос Аделаиды Степановны из коридора.

Он кинулся ко мне и поцеловал в колено. Нет, чуть выше колена.