Я — о'кей, ты — о'кей

Поскольку все решения, за редким исключением, отвергаются, очевидно, что игра имеет некий скрытый смысл. Он состоит в том, что игра осуществляется не ради демонстрируемой цели (просьба Взрослого о помощи или совете), а для того, чтобы ублажить Дитя. Внешне сценарий может производить впечатление диалога Взрослых, на самом же деле очевидно, что "водящий" выступает как Дитя, неспособное справиться с ситуацией. Поэтому все остальные преображаются в заботливых Родителей, стремящихся с высоты своего опыта облагодетельствовать беззащитного. Этого и добивается "водящий", так как его цель — сбить с толку всех этих Родителей, одного за другим.

Это взрослый вариант игры "Мое лучше, чем твое", в которой делается попытка пересмотреть реально существующую установку "Ты лучше, чем я". К моменту окончания игры все те, кто предлагал свои советы, оказываются отвергнутыми; им так и не удалось помочь "водящему", который смог тем самым доказать неразрешимость своей проблемы и получил возможность для своего Дитя затеять новую игру "Ну разве это не ужасно?" Так вот обстоят дела, таков я есть, и поделать с этим ничего не могу, поскольку, как все мы только что убедились, сделать вообще ничего невозможно.

В книге "Игры, в которые играют люди" Берн описывает около трех дюжин различных игр. Им он дает соответствующие названия на обычном разговорном языке, большинство из которых семантически чрезвычайно точно характеризуют суть каждой игры: "Ну разве это не ужасно?"; "Если бы не ты, я бы мог…"; "А теперь подеритесь!"; "Попался, сукин сын". Поскольку названия звучат как разговорная речь, они нередко вызывают взрыв смеха. На самом же деле в играх нет ничего смешного. Они представляют собой оборонительные приемы, с помощью которых человек пытается защититься от боли (более или менее сильной), порождаемой ощущением неблагополучия. Популярная книга Берна об играх породила в кругу интеллектуалов новое развлечение — изобретение названий для игр. Концепция игр может служить полезным психотерапевтическим средством, если она используется наряду с адекватным осознанием схемы Р-В-Д; вне такого понимания она может послужить еще одним способом культивирования разобщенности и враждебности.

Разобравшись в схеме Р-В-Д, люди могут обратить обсуждение природы игр себе на пользу; но если кто-то уличает другого человека в том, что тот играет с ним в игры, а также подыскивает этим играм названия, то это зачастую порождает раздражение и гнев. На основе длительного наблюдения этого феномена я пришел к глубокому убеждению, что анализ игр всегда должен выступать как вторичный по отношению к структурному и транзактному анализу. Знание того, в какую игру вы играете, само по себе еще не обеспечивает вам возможности позитивных перемен. Опасно отбросить орудие защиты прежде, чем вы поможете человеку осознать ту установку (и ситуацию в детстве, эту установку обусловившую), которая породила необходимость защищаться. Иными словами, если для того, чтобы помочь человеку, вы располагаете всего лишь одним часом, его следует посвятить разъяснению значения схемы Р-В-Д и феномена транзакции. Я считаю, что такая процедура в условиях кратковременного лечения оставляет больше надежды на позитивные перемены, нежели анализ игр.

Таким образом, мы расцениваем игры как способ структурирования времени, который, подобно уходу в себя, ритуалам, деятельности и развлечениям, способствует разобщенности людей. Каким же образом нам следует обращаться со временем, чтобы избежать разобщенности? Джордж Сартон указывает:

"Я полагаю, что людей можно подразделить на две категории: это те, кто мучительно жаждет единения, и те, кто этого не желает. Между двумя этими типами — бездна: стремящийся к единению всегда в смятении, другой же спокоен".

На протяжении тысячелетий существование человека было структурно организовано главным образом посредством ухода в себя, ритуала, развлечений, деятельности и игр. Скептицизм по поводу этого утверждения легче всего отвергнуть, напомнив о постоянно повторяющихся в истории человечества войнах — самом ужасном виде игр. Большинство людей беспомощно относят их к проявлениям человеческой натуры, расценивают их как неизбежный ход событий и повторение истории. Такого рода безысходность приносит некоторое умиротворение. Но, по мнению Сартона, выдающимися личностями в истории становились обеспокоенные люди, не желавшие мириться с неизбежностью отчуждения и движимые стремлением к единению.

Главной движущей силой философии всегда была тенденция к объединению. Надежда никогда не угасала, но ей не удавалось преодолеть боязнь сближения, растворения себя в другом, участия в последнем из рассматриваемых нами видов структурной организации — близости.