Я плохо помню чудное мгновенье

- Интересно, - спросил я Таню. - Где ты взяла деньги на янтарь? Это во-первых. Во-вторых, на это идиотское ружье и всякое такое прочее. И где логика - сначала дарить янтарь, а потом его покупать. Я тебя предупреждал, что там, - я сделал паузу, - мне делать нечего. А завтра я позвоню твоим и своим родителям и скажу, что ты хочешь увезти их внуков. Вот так. - Ты знаешь, - спокойно заметила Таня. - Все твои беды от того, что ты слушаешь самого себя и вообще не желаешь слушать других. Вот, например, ты задал мне вопрос: откуда у меня деньги. Ну и дождался бы ответа. Так нет - все мелешь и мелешь. А деньги мне, между прочим, дали твои родители. Кстати, теперь можешь пойти и посмотреть на себя в зеркало. Представляю удовольствие, которое ты получишь от своей идиотской рожи. Разумеется, я не последовал ее дельному совету, так как легко сообразил, что выгляжу сейчас не лучшим образом. Итак, на родителей все мои надежды отпали. Что же делать? Я даже не могу представить, как мне придется поменять весь свой жизненный уклад. Все, все, к чему я уже привык: к общей квартире, друзьям, к пулькам по пятницам - все это надо менять, менять на старости лет. Сорок лет, пожалуй, это не совсем старость, но все-таки… Да и языка я не знаю. По-английски объясниться не сумею. По-немецки считаю до десяти. Это не мало. И на большее пока… - Свинство все-таки, - сказал я громко. - Представь ситуацию. Я.. Таня завизжала так, что я даже присел: - Замолчи! А представь мою ситуацию. “Я не могу, я не знаю, я не хочу”, - передразнила она меня. - А обо мне ты подумал?! О Мишке? Об Оленьке? Ты - просто паршивый ин-ви- ди-ду-лист.. Захлебываясь в слезах, она не смогла выговорить это слово, но я как-то догадался. - Ну, ладно, - сказал я примирительно. - Успокойся. Давай сядем и поговорим. - Не хочу я с тобой разговаривать! - отрубила Таня и пошла плакать на кухню. Тяжело вздохнув, я присел на диван. - Батя, - позвал меня Мишка из другой комнаты. - Иди сюда. Я с тобой поговорю, раз мама не хочет. Он сидел на кровати и слушал песни Галича. Затем выключил магнитофон. - Ну, давай, умничай, - согласился я. - Ты вообще догадываешься о маминой ситуации на работе? - он по-взрослому задал вопрос. - А какая ситуация? - развел я руками. - Работает себе и работает. Все нормально. - Ну-ну, - ухмыльнулся Мишка. - Тебя, оказывается, вообще ничего не интересует. А то, что лаборатории зарезали тему, ты не знал? И Марк Григорьевич слег с инфарктом? Что сейчас зав.лабораторией Никонов Петр Иванович, а его заместитель - кто угодно, только не мама? Не знал? Молодец, батя. Приятно видеть человека, которого ничего не интересует и который так спокоен. Две лаборатории сливаются в одну, маму понижают в должности, а ты ничего об этом не знешь! Гениально! Сарказм так и пер из Мишки. Но я реагировал тупо, точнее, никак. Сидел себе спокойно и слушал его тираду. Тем более, что я действительно ничего об этом не знал. - А ты слышал, что Нинку Гендельман из пионеров исключили на школьной линейке и она чуть из окна не выбросилась? - продолжал информировать Мишка. - Из пионерок, - поправил я автоматически. - Какие это у вас пионеры в классе? Уже все комсомольцы. - Не в нашем классе, а в Олином. - Давай так, - сказал я Мишке. - Все это я должен переварить, дай мне сроку хотя бы несколько дней. А после переговорим. - К сожалению, я не думаю, чтобы ты нашел альтернативное решение, - задумчиво проговорил он. - И могу тебе заметить: от тебя зависит многое, но не все. Это было сказано таким серьезным тоном, что мне стало не по себе.