Я подарю тебе ребёнка

Беседа за столом течёт легко и свободно. Мне приятно находиться среди родных Захара, и приятно находиться рядом с ним в такой привычной для него обстановке. Он чаще улыбается, расслаблен и спокоен. Иногда поглядывает на меня, считывая реакцию, но я подбадриваю и успокаиваю его улыбкой.

— А наша Катька никак замуж не соберётся. Двадцать два года, а она всё со своими детьми. Ну кто её из-за них возьмёт? — выдаёт тётя Галя, и мне, признаться, слышать такое не очень приятно. Становится жалко девушку.

— Не думаю, что дети сейчас — помеха для счастья женщины, — говорю мягко, но уверенно.

— Так у неё их двадцать девять! — восклицает тётя Галя, а я зависаю, хлопая глазами.

— Я учительница, — усмехается Катя, заметив моё замешательство. — Преподаю историю и обществознание в лицее.

— Отож, учительница, сестра говорила, за тобой там всё на чёрной тачке огромной увивается один, а ты со своими уроками. Эх, Катька…

За бедную покрасневшую Катерину вступается Захар и переводит разговор на другую тему. Тётя Галя вспоминает, что нужно холодец с пристройки внести и убегает, а возвращается минут через пять озадаченной.

— Захарчик, тут тебе письмо на наш адрес принесли, почему-то. Перепутали, что ли. я же уже не раз говорила на почте, что ты в городе прописан, — она протягивает ему белый конверт, а сама смотрит на отправителя. — Ой, из прокуратуры. Сынок, у тебя проблемы?

25

Захар

— Можно вставать, — сдёргиваю перчатки и отправляю их в отходы, а потом подаю пациентке руку, помогая спуститься с кресла.

— Ну что там, доктор? — задаёт привычный мне вопрос, проходя к кушетке со своей одеждой.

— Там у вас всё в порядке, Оксана. Сейчас составлю консультативный лист и отпущу вас, дай Боже, на год.

— Как в порядке? — глаза женщины округляются. — А эрозия?

— Никакой эрозии у вас нет.

Она замолкает на пару минут, пока одевается за ширмой, а потом выходит к моему столу.

— Но мне на медкомиссии сказали, что есть, и её нужно прижигать. Я посмотрела по отзывам и выбрала вашу клинику и вас.

И молчала перед осмотром, решив проверить мою компетентность. Ну что ж, её право.

— У вас эктопия, — поясняю, развернув к ней монитор компьютера и включив картинку. — Это нормальное состояние здоровой шейки матки, где видна граница двух встречающихся эпителиев. Мало того, это даже хорошо, что она видна, это упрощает диагностику. Раньше считалось патологией, но медицина на месте не стоит, весь мир придерживается мнения, что это лечить не надо, потому как это норма.

— И что же мне делать, доктор? Я стюардесса. Медкомиссия меня к полетам не допускает, пока не разрешу вопрос.

А вот это идиотизм, и слышу о таком не впервые. У меня была пациентка из органов, которой тоже не подписывали медкомиссию и допуск к работе. И тоже из-за «эрозии». Да и коллеги делились подобными случаями. И какое отношение, даже если предположить, что такой дефект у пациентки есть, будет иметь к качеству её работы стюардессой?

Всё для людей, как говорится.

— Простите, я не знаю, что вам сказать, — пожимаю плечами. — Я не буду проводить травмирующую процедуру здоровому органу.

Женщина растерянно смотрит перед собой. Радость от того, что её тело в порядке, перекрывается страхом потерять работу. И её можно понять.

— Ну вы же можете написать, что сделали, а сами не делать?

— Нет, извините. Я могу лишь дать письменное заключение, что вы здоровы, со ссылкой на международный реестр болезней, среди которых вашей «эрозии» нет. Точнее есть, но это другое заболевание, встречающееся у двух процентов женщин, и вы в эти два процента, к счастью, не входите.

Я её проблему прекрасно понимаю. Иногда проще навредить себе, чем пройти круги бюрократического ада, доказывая, что ты не крокодил. Абсурд, конечно. Но мне уж точно чего не хватало сейчас, так это делать «липу». Ситуация и так дерьмовая дальше некуда.

Провожаю пациентку и обнаруживаю Кота, уже ждущим под кабинетом.

— Привет, Игорь, спасибо, что приехал, — жму другу руку. — Проходи в комнату отдыха, я сейчас.

Сопровождаю женщину к ресепшну, искренне желаю ей удачи в решении вопроса и напоминаю дежурным девчонкам, что у меня часовой перерыв.

Котовский уже ждёт, развалившись в кресле. По нему никогда не поймёшь, о чём он думает и насколько серьёзна ситуация. Моя — точно в заднице.

— Рассказывай, — наклоняется вперёд и ставит локти на колени.

— Меня вызывали в прокуратуру. Не поверишь, Игорь, одна девушка написала на меня заявление по обвинению в харассменте.

— Серьезно, — Кот напрягается, а я, вспоминая беседу со следователем прокуратуры, вздрагиваю от омерзения. — И?

— Закрыто. Там всё легко разъяснилось: её показания были точными едва ли не по минутам. Однако, клиника сразу предоставила по запросу моё расписание на тот день, приёма этой девушки у меня не было. Она и сама сдулась, признав, что что-то перепутала. Только я вполне понял, что так и было задумано.

Игорь поджимает губы, а потом взлохмачивает волосы. Не раз замечал за ним эту привычку, когда он напряженно думает над решением какой-то проблемы.

— Козёл тычет в тебя палочкой и наблюдает, — делает он вывод.