Читаем Я погиб в первое военное лето полностью

Втроем с ребятами мы пошли бродить по селению, зашли подальше, и перед нами оказалась лавка, где продавали растаявшие от жары шоколадные конфеты и какой-то лиловый напиток, называемый морсом. Купили и попробовали и то и другое. Еще в магазине мы заметили, что за нами внимательно следят два пограничника. Едва мы сделали несколько шагов, направляясь обратно в расположение полка, как эти пограничники, входившие теперь в заградительный отряд, объявили, что мы арестованы. Нас отвели на какой-то задний двор, где уже находились три наших офицера, и в их числе - капитан Руули. У нас отобрали оружие и потребовали красноармейские книжки. А нам их и не выдавали, разумеется, весьма подозрительное обстоятельство (у офицеров удостоверения личности имелись, их отобрали). После чего всех нас посадили в кузов полуторки, в каждом углу которой восседал пограничник с десятизарядной винтовкой, и мы поехали. Не помогли заверения офицеров, что здесь же на окраине, в ивняке, на берегу реки, стоит наш полк.

Честно говоря, мы действительно могли вызывать подозрение. На некоторых из нас были еще прежние армейские брюки солдатского сукна, на всех крепкие юфтевые сапоги со шпорами, совсем другие ремни и патронташи, но что главное - мы говорили на чужом языке. Может быть, совсем уж за немцев нас не приняли, но сильно заподозрили, что собираемся дезертировать.

Дорога была такая немыслимая, что лязгали зубы. Разговаривать между собой нам запретили. Капитан Рулли посмеивался про себя, он был уверен, что недоразумение сразу выяснится. Его задержали на какой-то боковой улице, когда он подошел к пограничнику и спросил, не знает ли тот, где находится провиантский склад армии. Какой-то бестолковый офицер в странном мундире, хотя и свободно, но с акцентом говорящий по-русски, интересуется местонахождением армейских складов, - его сразу же обезоружили.

Мы протряслись километров двадцать, пока нам навстречу не попалась такая же полуторка. В ней, между ящиками с боеприпасами, сидел офицер, на петлицах у которого поблескивали четыре шпалы. Увидев нас, он сразу же постучал по крыше кабины. Машина остановилась. Жестом он остановил и нашу.

- Куда вы везете моих людей? - отнюдь не дружелюбно закричал он на конвойного офицера, сидевшего в кабине нашего грузовика.

- Подозрительные эстонцы, везем в Дно, в наш штаб, товарищ полковник, ответил тот.

- То есть как подозрительные? Я этих командиров знаю. Что вы делаете! Ни с того ни с сего увозите немногих уцелевших в моем артиллерийском полку людей! Их же разыскивают, вы дезорганизуете действия войсковой части! Вам что, неизвестно, что этот участок фронта удерживают эстонцы? Вы что, в самом деле их раньше не видели?

Мы слушали, навострив уши. Это был полковник Никифоров, начальник штаба дивизии.

- Немедленно разворачивайтесь и везите людей обратно! - скомандовал он.

- Я не могу выполнить вашего приказа, - ответил командир пограничной охраны, - потому что я вам не подчиняюсь. Должен согласно приказу препроводить их в свой штаб.

- Безобразие! - сказал полковник. - Хорошо, я позвоню вашему начальнику, - потом, обращаясь к нам: - И сообщу в полк.

Машина ушла.

И мы поехали, только в противоположном направлении.

Лица у конвоиров несколько вытянулись. Вот тебе и бдительность! А нам будто маслом по сердцу помазали, нас похвалили: немногие способные сражаться артиллеристы в дивизии!

Но мы не могли обвинять и пограничников: только вчера в нескольких десятках километров отсюда немцы сбросили десант в красноармейской форме, который лишь к вечеру с большим трудом удалось ликвидировать.

Когда мы прибыли на место, был вечер. Майор, начальник пограничной охраны, извинился перед командирами. Обратно нас повезут только завтра утром.

Капитан Рулли, с самого начала считавший, что все это какая-то чушь, усмехаясь про себя, рассказал майору, тоже, по словам того, служившему в Эстонии, несколько анекдотов. Не знаю, каким уж образом, но между этими историями он успел выяснить, где расположен армейский продовольственный склад.

- Ну, товарищи, подумаем о ночлеге, да и не оставлять же вас голодными, - сказал майор бывшим военнопленным.

Он повел нас за два-три километра в невысокий сосновый лес, в котором и находился крупный склад.

Приятно было смотреть, как этот неуклюжий человек с присущей ему мягкостью уговорил по очереди сперва дежурного, затем начальника, заполнил какой-то бланк, потом этой самой ласковостью покорил кладовщика, а в довершение - и начальника автотранспортной службы.

Результат был таков, что через час мы сидели на сухом вереске под соснами наворачивали консервы.

Тут же, укрывшись шинелями, мы задали храповецкого, а утром машина доставила нас вместе с хорошей поживой консервов обратно в полк.

В ту ночь, когда мы дремали под шинелями, опять зашла речь о немецких листовках. Кто-то сказал, будто сам читал даже на эстонском и латышском: сдавайтесь в плен, дадим вам на три дня провианта и отпустим домой.

- Брехня в чистом виде, - спокойно сказал на это капитан Рулли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное