Я помню музыку Прованса

Я снова общаюсь с Люсьеной. Перед отъездом Жан показал ей новый метод, как научиться читать. Добросовестный учитель, он журил ее за пробелы в грамматике и хвалил за прилежание. К его приезду Люсьена решила научиться читать без запинки и занимается каждый день после школы. Я часто вижу ее у фонтана: закутавшись в большое дырявое шерстяное пальто, она сидит там с книжкой, пока не стемнеет.

Через спальню ее матери по-прежнему идет поток мужчин, поэтому, когда отца нет дома, я приглашаю Люсьену к нам. Мы почти не говорим о Жане. Из стыдливости, из суеверия? Привязанность к нему объединяет нас в нетерпеливом ожидании его возвращения. И вот однажды прибегает мама, растрепанная, с улыбкой до ушей.

– Тебе письмо!

С колотящимся сердцем я накидываюсь на него. Благословляю Небо, пославшее мне Жана. Мечтаю о нашем будущем счастье, о встрече, о свадьбе, о нашей совместной жизни и краснею, думая о свадебном путешествии. Вечером за ужином я болтаю без умолку, и мама счастлива, что ко мне вернулась радость жизни.

Не удержавшись, я делюсь новостями с Люсьеной. Она слушает вполуха, уткнувшись в учебник. Она стала забывать Жана? Иногда я вижу ее с Эмилем, долговязым, тощим и прыщавым деревенским пареньком, у его отца на горе участок с трюфелями. Но недели идут, день за днем я открываю почтовый ящик, с ужасом убеждаясь, что он пуст. Зима сменяет осень. Меня так тревожит отсутствие Жана, что я боюсь об этом думать. Неужели он меня забыл?

42

– Люсьена – бабушка Антуана? – с удивлением переспрашивает Феликс.

Джулия, Феликс и Жанина гуляют вокруг фонтана. Закутанная в шаль старушка тихо сидит в кресле-каталке.

– Знал бы ты, как я себя ругаю, что вот так накричала на нее в церкви… Не знаю, что на меня нашло.

– Сходи извинись… и позвони Антуану!

– Феликс, но он же меня бросил! Как вспомню, хочется выть.

Он накрывает ее ладонь своей.

– Лулу, погоди, не горячись. Очевидно, Антуан невольно разбередил твои старые раны и…

– Великий Гэтсби, специалист по кухонной психологии! – перебивает Джулия, выведенная из себя его словами.

Разве наш гнев – не отзвук прошлых обид?

– Насмехайся! Все равно ты знаешь, что я прав. Просто Антуан задел больную струну. Его поведение! Я горжусь своей Лулу… Прежняя Джулия никогда бы не оказалась в его постели – а попивала бы свой травяной чай!

Она опускает голову, пряча слезы.

– Хватит писать чужие истории, займись своей. Ну и пусть это может быть страшно. Ты отдалась чувствам целиком, без оглядки, и готов поспорить, это была лучшая ночь в твоей жизни. Или я не прав?

Она пожимает плечами и одним махом отметает все его аргументы:

– А может, Люсьена велела ему за мной приглядеть, чтобы я не узнала правду…

– Ты говоришь ерунду. А хоть бы и так, что он может сделать? Если честно, наверняка ему плевать на старые истории. Лично я думаю, это касается одной Люсьены. Кстати, ее здесь давно не видно, – замечает он. – Я, конечно, не собираюсь защищать Антуана, но у него были причины злиться…

Они молча идут по аллее. Пахнет скошенной травой – на другом конце парка тарахтит газонокосилка.

– Видел бы ты его участок! – говорит Джулия. – Одни ямы. Как будто там поселился выводок кротов. Воры, похоже, приходят с налобными фонарями, может, даже с приборами ночного видения, как у военных, чтобы издалека заметить хозяев. И все ради трюфелей! Ну и конечно, никто ничего не слышал…

– Даже его собака?

– Участок огромный, а бедняга Зербино туговат на ухо.

– И ты думаешь, в этом замешаны деревенские старики?

– Антуан в этом не сомневается. Им не нужны чужаки, и они на все пойдут, лишь бы он здесь не остался. Что за бред! Ведь он не чужой на этой земле!