Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Да и после войны этапы советских немцев потекли в отдалённые окраины Союза. Откуда они взялись, если депортация «зачистила» всю Европейскую часть Страны Советов? Поясним. Ещё до присоединения Прибалтики к СССР Эстония и Латвия заключили соглашения с Германией, согласно которым балтийские немцы могли свободно переселяться на территорию Третьего Рейха. После установления Советской власти в прибалтийских государствах соглашение продолжало действовать и даже распространилось на Литву и другие территории, вошедшие в состав СССР после заключения договора Молотова — Риббентропа. В результате до начала Великой Отечественной войны в Германию мигрировали 406 тысяч немцев из Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, части польских земель, отошедших Советам, что привело почти к полному исчезновению немецкой диаспоры из западных районов СССР. Этих немецких репатриантов — «фольксдойче» — расселили на западных польских землях, захваченных нацистами в ходе польской кампании 1939 года, а частично — в Германии. Коренное польско-еврейское население было насильно согнано с родных мест.

Когда Красная Армия в начале 1945 года достигла мест поселения «фольксдойче» в Польше, а затем и в Германии, началась подготовка к возвращению репатриантов как «насильно вывезенных» на немецкую территорию. Как пишет Герхард Вольтер в книге «Зона полного покоя», это происходило путём уговоров и увещеваний. По территории оккупированной Германии разъезжали специальные команды в сопровождении офицеров, обещая вернуть переселенцев на прежние места проживания. Многие действительно верили, что вернутся в родные места. Но они были обмануты: «Без долгих слов заперли снаружи вагоны, провезли мимо Украины, через всю Россию, доставили в Таджикистан и на 10 лет посадили на спецучёт, определив на тяжелейшую работу в угольные шахты».

И всё же указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» менее всех остальных созвучен с таинственным указом из жестокого романса арестантов. Это очевидно. Во-первых, власть выселяла всех немцев, так что по прежнему месту жительства утирать слезу батистовым платочком было некому. Во-вторых, депортированным никто не давал «срока огромные»: немцев вообще не осуждали. В-третьих, далеко не все направлялись на Север. Наконец, указ касался только граждан немецкой национальности, и они не попадали в места лишения свободы, а содержались изолированно, в трудармиях и на спецпоселении. То есть зэковское население ГУЛАГа мало знало обо всех этих перипетиях и мало ими интересовалось. С чего бы лагерники подхватили песню о «немецком указе»? Совершенно невероятно.

«Четыре шестых» вместо «семь восьмых»?

Вот загадка-то! И ведь нельзя ни одну версию обойти, каждую надо по косточкам разобрать, чтобы не свернуть в неверную сторону. Как это случилось с Эдуардом Володарским, по повести которого «Штрафбат» снят известный сериал. Вот цитата:

«В товарняке ехали на фронт штрафники… В вагонах на двухэтажных дощатых нарах сидели и лежали безоружные бывшие зэки и окруженцы. Слоями плавал в воздухе сизый махорочный дым, кто-то в углу играл на старой потрёпанной гармошке, и латаные-перелатаные меха, когда их растягивали и сжимали, громко сипели. Гармонист пел жалобным простуженным голосом:

Идут на Север срока огромные,

Кого ни спросишь, у всех Указ,Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,Взгляни, быть может, последний раз…»

Действие происходит во время Великой Отечественной войны. О каком указе жалобно поёт гармонист, неясно. Как мы убедились, ни один из довоенных указов не мог лечь в основу «Этапа на Север». Да, собственно, автор повести не особо утруждает себя подобными «мелочами». С достоверностью фактов у Володарского вообще полный крах. Что там «неправильная» песня, когда у него на фронт из лагерей едут потоками вместе с блатными политические заключённые!

Но есть более достоверные источники. Один из них — мемуарный роман бывшего «вора в законе» Михаила Дёмина «Блатной». Автор рассказывает, как в тюрьме ожидал решения суда летом 1947 года. Его подельник по прозвищу Цыган передаёт посредством «тюремного телеграфа» (перестукивания через стену) тревожную новость:

«“Вышел какой-то новый указ, может, слыхал? Срока, говорят, будут кошмарные… Не дай-то бог!”

Указ? Я пожал в сомнении плечами. Нет, о нём пока разговора не было. Скорей всего, это очередная “параша”, обычная паническая новость, которыми изобилует здешняя жизнь… Я усомнился в тюремных слухах — и напрасно! Новость эта, как вскоре выяснилось, оказалась верной… Появился правительственный указ, страшный “Указ от 4.6.1947 года”, знаменующий собой начало нового, жесточайшего послевоенного террора. Губительные его последствия мне пришлось испытать на себе так же, как и многим тысячам российских заключённых».