Я приду за тобой

Всю дорогу пытался со мной разговоры разговаривать при малейшей возможности. В упор не замечая моего нежелания идти на контакт. Зачем Николай послал со мной именно этого человека? Почему не Мишку, например? Или дядю Руслана?

Вот и сейчас Даня опять на меня смотрит. Изучает. Словно ищет что-то. Так пристально, что я невольно всё же бросаю на молодого мужчину взгляд искоса.

Его можно назвать красивым. Русоволосый. Правильные, хоть и немного резковатые, черты лица. Голубые глаза. Высокий, широкоплечий, крепкий, накачанный, я бы даже сказала. И в седле он смотрится органично, не в пример многим. Словно с детства привык ездить верхом.

Но что-то неустанно царапает меня в его внешности, в повадках. Но больше всего в том навязчивом внимании, которое он мне уделяет.

Притом уделяет с того самого дня, как появился у папы на ферме. Сколько раз я замечала, как Даня открыто наблюдает за мной. Слышала даже, как расспрашивает обо мне. И каждый раз, когда наши взгляды встречались, что-то тревожно сжималось у меня в груди, и возникало смутное чувство узнавания. Не знаю почему.

Возможно, я просто излишне накручиваю себя.

Возможно, мои сны сделали из меня настолько параноика, что даже обычное мужское внимание мною воспринимается, как угроза. Вот я и ищу скрытые смыслы там, где их нет.

Возможно, я просто не в себе.

Николай вот доверяет ему, как оказалось. Иначе не послал бы со мной. А я привыкла считать, что мой приёмный отец неплохо разбирается в людях.

Даня в ответ на мой напряжённый взгляд обаятельно улыбается. Потом кивает на реку.

— Вода ещё не спала. За ремонт браться рано, — заявляет авторитетно, с умным видом обозревая открывшийся нам свысока вид.

С отвесного холма, на котором мы остановились, действительно отлично видно и мост, и заливающие его стремительно несущиеся водные потоки.

— Возможно, но определить, что нужно будет сделать, я могу уже сейчас, — буркаю с толикой раздражения. — Что и собираюсь сделать. А Николай уже сам решит, когда и что начинать.

И уже тяну поводья, чтобы повернуть свою Незабудку к находящейся в стороне грунтовой дороге, спускающейся к переправе, но меня останавливает новый неожиданный вопрос-утверждение.

— Я тебе неприятен, Ася? — снова поворачивается ко мне мой спутник.

— Нет. С чего ты взял? — хмыкаю нервно.

Голубые глаза хищно сужаются. А я внезапно понимаю, что обратился он ко мне на незнакомом языке. Точнее… откуда-то знакомом мне… но я не помню откуда…

— На каком языке ты только что говорил? — выдавливаю, впиваясь в него ошарашенным взглядом.

— Я слышал, что ты ничего не помнишь. Но, признаться, не верил. Думал, играешь, — склоняет Даня голову набок.

В душе всё обмирает. Он снова говорит на этом странном языке. И я его понимаю.

— Чего не помню? — срывается мой голос на крик.

— Того, что было до… аварии, — усмехается Даня.

Только Даня ли?

В его облике что-то неуловимо меняется. Черты заострятся. Тонкие губы изгибаются в зверином оскале. Обнажая… клыки. И я слышу утробное звериное рычание.

Визг застревает в горле колючим комком.

Это… не сон. Бежать. Бежать. Бежать…

Монстр клацает зубами, насмехаясь, пугая… Ударив пятками бока Незабудки, я пытаюсь пустить её в галоп. Но она, испуганная близким присутствием хищника, внезапно взвивается на дыбы, бросаясь в сторону. К обрыву.

Всё случается так быстро, что я едва успеваю осознать происходящее. Оно стоп-кадрами проносится передо мной. Край обрыва осыпается под нами… Моя лошадь срывается вниз с испуганным ржанием, беспорядочно молотя ногами, всё больше заваливаясь назад… и я вместе с ней… мелькает понимание, что мне не выжить… слишком высоко и камни… и Незабудка упадёт сверху. Но я не хочу умирать… Не хочу! Я должна жить! Это последние слова, которые мне сказала мама… Моя мама…

Взгляд родных лазурных глаз вспышкой врывается в мою память, и одновременно с этим грудь огнём обжигает в том месте, где болтается на цепочке массивный перстень. Время будто застывает. Словно в замедленной съёмке я вижу, как неотвратимо удаляется от меня край обрыва… вижу корни деревьев… ветки… и на чистых инстинктах всем существом тянусь к земле, к пульсирующей в ней силе, гулкой и монотонной. И она отзывается. Почва в буквальном смысле устремляется навстречу, тормозя наше падение. Меня оплетают невесть откуда взявшиеся узловатые корни, выдёргивая из седла, утаскивая в сторону. По ушам бьёт пронзительное ржание Незабудки, но в поднявшейся туче грязи и пыли, ослеплённая страхом я просто не вижу, что с ней.

Больно приложившись бедром о какой-то камень, цепляюсь руками за первый попавшийся куст, растущий на склоне, неожиданно ставшем слишком пологим. И тем самым наконец останавливаю своё падение. Чтобы уже просто съехать вниз на пятой точке, наплевав на её целостность. И, прихрамывая, устремляюсь к пытающейся подняться Незабудке.

Вроде цела бедняжка.

— Давай, моя хорошая. Нам надо срочно делать отсюда ноги, — помогаю я испуганной лошади встать. Глажу и обнимаю за шею, успокаивая. И оглядываюсь на вершину склона, пытаясь рассмотреть, куда подевался монстр, явившийся за мной.