Я раб у собственной свободы… (сборник)

но глуп тот клиент, кто у бляди

доподлинной требует страсти.

* * *

Так было и, видимо, будет:

в лихих переломов моменты

отменно чистейшие люди

к убийцам идут в референты.

* * *

И к цели можно рваться напролом,

и жизнью беззаветно рисковать,

все время оставаясь за столом,

свое осмелясь время рисовать.

* * *

Боюсь, что он пылает даром,

наш дух борьбы и дерзновения,

коль скоро делается паром

при встрече с камнем преткновения.

* * *

Хотя не грозят нам ни голод, ни плаха,

упрямо обилен пугливости пот,

теперь мы уже умираем от страха,

за масло боясь и дрожа за компот.

* * *

С тех пор как мир страниц возник,

везде всегда одно и то же:

на переплеты лучших книг

уходит авторская кожа.

* * *

Все смешалось: рожает девица,

либералы бормочут про плети,

у аскетов блудливые лица,

а блудницы сидят на диете.

* * *

Мои походы в гости столь нечасты,

что мне скорей приятен этот вид,

когда эстет с уклоном в педерасты

рассказывает, как его снобит.

* * *

Умрет он от страха и смуты,

боится он всех и всего,

испуган с той самой минуты,

в какую зачали его.

* * *

Сызмальства сгибаясь над страницами,

все на свете помнил он и знал,

только засорился эрудицией

мыслеиспускательный канал.

* * *

Во мне талант врачами признан,

во мне ночами дух не спит

и застарелым рифматизмом

в суставах умственных скрипит.

* * *

Оставит мелочь смерть-старуха

от наших жизней скоротечных:

плоды ума, консервы духа,

поживу крыс библиотечных.

* * *

Знания. Узость в плечах.

Будней кромешный завал.

И умираешь – стуча

в двери, что сам рисовал.

* * *

Ссорились. Тиранили подруг.

Спорили. Работали. Кутили.

Гибли. И оказывалось вдруг,

что собою жизнь обогатили.

Причудливее нет на свете повести,

чем повесть о причудах русской совести

* * *

Имея что друзьям сказать,

мы мыслим – значит, существуем;

а кто зовет меня дерзать,

пускай кирпич расколет хуем.

* * *

Питая к простоте вражду,

подвергнув каждый шаг учету,

мы даже малую нужду

справляем по большому счету.

* * *

Без отчетливых ран и контузий

ныне всюду страдают без меры

инвалиды высоких иллюзий,

погорельцы надежды и веры.

* * *

Мы жили, по веку соседи,

уже потому не напрасно,

что к черному цвету трагедии

впервые добавили красный.

* * *

Протест вербует недовольных,

не разбирая их мотивов,

и потому в кружках подпольных

полно подонков и кретинов.

* * *

Сперва полыхаем, как спичка,

а после жуем, что дают;

безвыходность, лень и привычка

приносят покой и уют.

* * *

Везде так подло и кроваво,

что нет сомненья ни на грош:

святой в наш век имеет право

и на молчанье, и на ложь.

* * *

Руководясь одним рассудком,

заметишь вряд ли, как не вдруг

душа срастается с желудком

и жопе делается друг.

* * *

От желчи мир изнемогает,

планета печенью больна,

гавно гавном гавно ругает,

не вылезая из гавна.

* * *

Что тому, кого убили вчера,

от утехи, что его палачам

кофе кажется невкусным с утра

и не спится иногда по ночам?

* * *

Огромен долг наш разным людям,

а близким – более других:

должны мы тем, кого мы любим,

уже за то, что любим их.

* * *

Мы пустоту в себе однажды

вдруг странной чувствуем пропажей;

тоска по Богу – злая жажда,

творец кошмаров и миражей.

* * *

Решив служить – дверьми не хлопай,

бранишь запой – тони в трудах;

нельзя одной и той же жопой

сидеть во встречных поездах.

* * *

Засрав дворцы до вида хижин

и жизнь ценя как чью-то милость,

палач гуляет с тем, кто выжил,

и оба пьют за справедливость.

* * *

Мы сладко и гнусно живем

среди бардака и парада,

нас греет холодным огнем

трагический юмор распада.

* * *

Прекрасна чистая наивность

в том, кто еще не искушен,

но раз утративший невинность

уже наивностью смешон.

* * *

Прельщаясь возникшей химерой,

мы пламенем жарко горим

и вновь ослепляемся верой,

что ведаем то, что творим.

* * *

Пока на свете нету средства

добро просеять, как зерно,

зло анонимно, безответственно,

повсюдно и растворено.

* * *

Сломав березу иль осину,

подумай – что оставишь сыну?

Что будет сын тогда ломать?

Остановись, ебена мать!

* * *

Века несутся колесницей,

дымятся кровью рвы кювета,

вся тьма истории творится

руками, чающими света.

* * *

Когда мила родная сторона,

которой возлелеян и воспитан,

то к ложке ежедневного гавна

относишься почти что с аппетитом.

* * *

Раньше каждый бежал на подмогу,

если колокол звал вечевой;

отзовется сейчас на тревогу

только каждый пузырь мочевой.

* * *

Скатав освободительное знамя,

тираноборцы пьянствуют уныло;

из искры возгореться может пламя,

но скучно высекать ее из мыла.

* * *

Добро – это талант и ремесло

стерпеть и пораженья и потери;

добро, одолевающее зло, —

как Моцарт, отравляющий Сальери.

* * *

Зло умело взвинчивает цену,

чтобы соблазнить нас первый раз,

а потом карает за измену

круче и страшней, чем за отказ.

* * *

По обе стороны морали

добра и зла жрецы и жрицы

так безобразно много срали,

что скрыли контуры границы.

* * *

Во мгле просветы светят куцые,

но небо в грязных тучах тонет;

как орган, требующий функции,

немая совесть наша стонет.

* * *

Мне здесь любая боль знакома.

Близка любовь. Понятна злость.

Да, здесь я раб. Но здесь я дома.

А на свободе – чуждый гость.

* * *

Мне, Господь, неудобно просить,

но коль ясен Тебе человек,

помоги мне понять и простить

моих близких, друзей и коллег.

* * *