Я Распутин. Книга 4

При мобилизации каждому солдату Российской империи выдавалось по две пары сапог. Разумеется, бывшие крестьяне вторую пару тут же продавали. Выслать семье денег. Если бессемейные — просто пропивали. Расчитывая на то, что на следующий год вторую пару выдадут еще. Но через год после начала войны в стране ощущался острый дефицит обуви. Любой. Хоть сапог, хоть ботинок. Армия, как огромный монстр, пожирала все поставки, кожи не хватало, прямо хватайся за голову. С дефицитом сталкивались и немецкие солдаты, но у нас был просто пожар. Военвед выкручивался, размещал заказы в Северо-Американских Соединённых Штатах, снижали высоту голенища сапог, в армии разрешили носить ботинки с обмотками. Я заикнулся насчет лаптей в тыловых и учебных частях — получил волну недовольства от военного министерства, комитета Гучкова… Как же! Подрыв морального духа русских богатырей. В атаку на немца в лаптях…

Срочно начали разворачивать производство кирзы, но начались проблемы с пропиткой. Экспериментировали с разными маслами, парафином, канифолью… Тут то и пригодились производства Ростеха с искусственным каучуком. Но, увы, миллионы пар обуви нужны были вчера. Промышленность не успевала за потребностями армии, а некоторые фабриканты, так и вовсе тормозили дело, опасаясь спада продаж кожаных сапог. Саботаж как он есть.

Я себе еще раз клятвенно пообещал устроить показательную порку какого-нибудь отечественного дельца от обуви, но сейчас на повестке дня стояло зерно.

— За крест над Святой Софией! — пылко возгласил молодой голос за дверью.

— За Проливы, господа, за свободные Проливы! — дополнил его голос постарше.

Я вошел в кабинет, или, скорее, в небольшой зал, где собралась «фракция» зерноторговцев в самый подходящий момент, когда все уже чокнулись и пили тост. Явление мое не осталось незамеченным — пухлячок во главе стола поперхнулся, шампанское пошло носом…

Пока ему хлопали по спине, да вытирали салфетками, я прошел внутрь, по хозяйски уселся, вынул из ведерка бутылку и осмотрел — ну ясное дело, «Вдова Клико».

— Чему радуемся, господа хорошие?

— Григорий Ефимович! — ненатурально улыбаясь, ко мне подкатился обтертый. — Обретению Проливов радуемся!

— Слышал, слышал, недоедим, но вывезем, — я воткнул бутылку обратно на место, вытер холодные капли на руке. — Скажите-ка мне, как у вас складываются отношения с частно-общинными партнерствами?

Здесь, на юге, помимо поместий-латифундий товарное производство зерна развивалось в немецких колониях и основанных нами протоколхозах.

— Цены сбивают, — пробухтели из заднего ряда. — Большие убытки несем.

— И намного?

— Пять копеек на пуд.

— Всего? А кто два года назад выбросил на рынок разом миллионы пудов и обрушил цену вдвое?

— Ну так уж и вдвое… — обиженно возразил тот же голос.

— Ну почти вдвое, куда там пяти копейкам. Да и что вам те цены, вон, смотрю, шампанское уже в горло не лезет, — поддел я пухлячка под смешки остальных. — Ладно, другой вопрос, как страну кормить будем?

— Так урожай хороший, про недоедание можно забыть-с.

— Да? А мне в военно-аграрном комитете другое говорили. Что урожай так себе, собирать некому, хлеб дорожает, рабочие волнуются. И кому верить?

Возражений практически не последовало, если не считать «а вот у нас в губернии». Ну да, в южных, теплых, хлебородных губерниях с продовольствием всяко получше, чем в Питере и Москве. Пришлось малость обломать гуляния по случаю Проливов, выложил господам экспортерам вводимые изменения и Новую продовольственную политику. Военно-аграрный комитет после статистических исследований и консультаций со специалистами выкатил закон о пайковом минимуме — фунт хлеба на человека в день должен продаваться по твердой цене, в крупных городах — по карточкам. Программа подкреплялась кнутом и пряником — кто обеспечивал ее продажами зерна и муки по установленным ценам, получал право на вывоз. Причем квоты вывоза рассчитывались исходя из разницы между урожаем и внутренним потреблением. А кто не выполнял хлебный госзаказ, получал повышение налогов и пристальное внимание ведомства Зубатова, вплоть до судебных процессов и конфискаций. В МВД, кстати, готовили поправки в законы с ужесточением ответственности за спекуляцию продовольствием. Ибо нехрен, солдат, рабочий, а также их семьи должны быть сыты.

Я обвел взглядом собравшихся — сытые, довольные, несмотря на падение экспорта за последние два года. Хлеботорговцы малость пришли в себя после моего неожиданного появления, осмыслили нововведения и наперебой кинулись убеждать меня, какие колоссальные выгоды несет открытие проливов и возобновление хлебного экспорта.

— Ну, для начала, Проливы-то открылись, а вот хлебный экспорт нет, у Австрии сильный флот на Средиземноморье, поди еще, довези хлебушек до Франции и Британии.

— До Египта можно, — пробухтели из задних рядов, — а там англичане пусть сами…

— Англичане? Вы шутите? Английский рынок уже лет десять как потерян, туда американское зерно идет.

— Так у них зерно стандартное и элеваторов сотни! — усмехнулся относительно молодой господин наиболее европейского вида.