Я, Роми Шнайдер. Дневник

Если бы я могла так высоко прыгать, то точно подскочила бы до потолка от радости! Я снимаюсь, я буду сниматься, — если всё получится.

Вот это был день так день!

Сижу в нашей комнате — ах! Что значит «комната»! Это называется «апартаменты», я читала — в отеле «Баварский двор», в Мюнхене. Тут всё так чудесно устроено. Возле двери — кнопка. Нажмёшь — сразу же появляется горничная, или кельнер, или что я пожелаю.

Я сама себе не верю. Не знаю, что бы мне заказать. Может, лимонный сок? Утром я попросила маму, чтобы она позвонила кельнеру и показала, как всё это делается.

Ну хорошо, по порядку. Поезд подкатил к вокзалу. Тот молодой человек, что похож на папу, встал у дверей рядом со мной, как будто случайно. Когда поезд остановился, этот парень спрыгнул сам и помог мне сойти. Было даже немножко неловко, хотя и очень мило с его стороны.

Пока я размышляла, что я должна сказать и как лучше его поблагодарить, ко мне подошла мама. Я уронила чемодан и бросилась к ней, а когда обернулась, тот молодой человек уже исчез. Может, он мамы испугался?

Вот бы он теперь меня увидел!

Мы взяли такси. Мне нравится ездить в такси. А больше всего — в совсем старых. Я тогда всё время представляю себе, кто тут только не ездил до меня за долгие годы. Вдруг — Макс Шмерлинг? Или Ханс Альберс? Когда он ещё снимался вместе с Марлен Дитрих.

Мама оглядела меня сверху донизу и улыбнулась:

— Хорошо выглядишь!

— Пожалуйста, мама, — сказала я, — не томи, рассказывай. Чего ради я должна была посреди недели мчаться в Мюнхен? Ты, может, выиграла в лотерею? Или что?

Наверно, я слишком разнервничалась. Мама подумала, что лучше бы меня сначала как-то успокоить, а уж потом объяснять, что случилось.

Я была как натянутая тетива. Да что там — тетива! Как... как... высоковольтная линия. «Осторожно, опасно для жизни!» Примерно так. По маме было видно, что случилось что-то невероятное.

И тут, пока мы ехали, она мне рассказала, что было вчера. Я так сильно взволновалась, что эта поездка по Мюнхену засела во мне, наверно, навсегда.

Мама пришла в бюро известного продюсера господина Ульриха, чтобы получить сценарий одного нового фильма. Контракт у неё уже был, очень хороший. И она собиралась уехать ночным поездом в Кёльн, чтобы повидаться с Дэдди: съёмки в Берлине начнутся только через несколько недель, так что время у неё было.

Господин Ульрих спросил маму, кто у неё: дочь или сын.

— Смеяться будешь, — ответила мама. — У меня — оба: и дочь, и сын.

— Дочка? А не могла бы она в нашем фильме сыграть твою дочь? Вот было бы здорово!

Вот примерно так и сказал маме этот господин Ульрих. Она не ответила «нет» (моя любимая!). Но «да» она тоже не сказала. Она вообще ничего не сказала. Просто позвонила в отель, чтобы вновь забронировать номер (ведь она уже успела отказаться от своего номера, потому что собиралась ехать в Кёльн), сунула сценарий под мышку, поехала в отель и принялась читать.

Свою роль, а ещё — детки, мне всё равно ещё не верится! — а ещё роль, которую, может быть, сыграю я!

Потом она позвонила Дэдди, посоветоваться. Но он сказал, что ничем не может ей помочь, и поэтому пусть она решает сама. После чего мама заказала себе пару рюмок коньяку — и только потом позвонила мне в Берхтесгаден. И ни слова не сказала, о чем вообще идет речь! О роли в фильме!

Приехали в отель. Мне надо было быстренько освежиться, и потом мы сразу же поехали меня представить. Всё, что было дальше, для меня и сегодня как в тумане.

Мы домчались до больницы. Там жутко пахло болезнью, чем-то затхлым в коридорах. В любой больнице так.

Вахтёр. Длинный коридор. Все белое, чистое. Очень холодно. Потом, помню, — мы в какой-то комнате. В комнате полно мужчин. Я, конечно, никого из них не знаю. Никогда не думала, что в одной-единственной комнате может вообще уместиться так много мужчин. Или женщин. Всё равно кого.

Волновалась я ужасно. Спряталась за мамину спину и не осмеливалась высунуться.

На кровати лежал какой-то человек. У него были видны только лицо и громадная подвешенная нога в гипсе.

Только я вошла, как он тут же закричал: «Люди, вот она!» Явно обо мне.

Он пожал мне руку. Остальные мужчины — тоже. Я сделала книксен, как всегда, и замерла.

Мужчина на кровати уставился на меня. Я просто не знала куда деваться.

Мама объяснила всем, что я её дочь. Оказывается, они этого не знали. Думали, что я просто какая-то девочка, которую мама рекомендует для съемок, а похожи мы с ней случайно.

Короче, они сказали, что мне надо ехать в Берлин на кинопробы.

Кинопробы! Представить себе невозможно! Я, Роми Альбах, — на кинопробы в Берлин! Я не знала, что мне нужно говорить.

— Вот-вот, — пробурчал человек с ногой в гипсе. — Там, в Берлине, и посмотрим.

Я опять сделала книксен, и мы вышли.

В Берлин, в Берлин!

Вот теперь я лежу в постели, в гостинице. Заснуть я не смогу, это точно. Кинопробы! Голова идёт кругом. Мурашки бегают по спине. Я попросила маму записать мне имена тех мужчин, с кем я познакомилась в больнице. Учу их наизусть, чтобы в Берлине каждого назвать правильно.