Я рожу тебе сына

— Я не доверяю банкам, Ника. И здесь не все деньги мои, поэтому я держу их в собственном хранилище. Дом под охраной, код сейфа знаю только я. Сейф врыт в фундамент, если здесь все взлетит на воздух, он останется стоять.

— Разве так сложно подобрать код?

— Конечно сложно. Здесь шестизначная комбинация, подбирать придется долго.

— Твой очередной день рождения? — пытаюсь пошутить, но Тимур остается серьезным.

— Не мой. Того, кто мне очень дорог.

И на меня будто дохнуло холодом.

* * *

Тимур улетел в Вену, как он сказал, на конференцию и на переговоры. Я помогала собирать чемодан — он всегда возит с собой много одежды. И мы все время занимались любовью: в гардеробной, в ванной, даже в машине, когда Тим обнаружил, что у него закончились зубные нити и мы поехали в супермаркет.

В доме непривычно пусто, я бесцельно слоняюсь по комнатам и все время думаю, зачем людям нужны такие большие дома. С Тимуром мне было бы хорошо даже в своей съемной квартире, а вот зачем ему одному такая громадина?

Он ведь и пользуется в лучшем случае четвертой частью — спортзал, спальня, столовая. Я не люблю столовую. Когда нет Тима, я пробираюсь в кухню, сажусь в уголок за стол и смотрю представление под названием «Супер-мега-крутой-повар-в мире».

Смотреть на Робби действительно сплошное удовольствие. Он не готовит, а священнодействует, особенно, когда знает, что за ним наблюдают. А если публика благодарная, вот как, например, я, то Робби выкладывается на все сто.

Слоняться надоело, и я иду в кухню. Напрашиваюсь к Робби в помощницы и теперь старательно нарезаю помидоры тонкими пластинками.

Кроме Тима в доме живет достаточно народа, всех их нужно кормить, но мы, конечно, не так привередливы в еде, как Талеров. Робби хорошо изучил вкусы босса, поэтому Тим к нему не придирается. Зато в ресторане запросто может вернуть на кухню блюдо, если ему что-то не понравилось.

Снова все мои мысли крутятся вокруг Тимура, как я ни пытаюсь переключиться.

— Почему девочка Ника грустит? Скучает по своему мальчику? — Робби виртуозно разбрасывает розовые ломтики ветчины на поджаренные кусочки хлеба и прокладывает между ними листики салата. Я следом раскладываю помидоры.

— У тебя было такое, что уезжает один человек, а ощущение, будто опустел целый город?

Сверху на помидоры ложится сыр.

— Моя драгоценная помощница, у меня было такое, что планета пустой казалась, а ты говоришь город! — и он тут же начинает напевать:

Опустела без тебя Земля,

Как мне несколько часов прожить?..[4]

Слушаю и глотаю слезы. Красиво. И поет Робби красиво.

— Почему так грустно? — спрашиваю, когда он заканчивает, а сэндвичи уже загружены в духовку.

— Потому что это любовь, моя милая подружка, — широко улыбается Робби, снова набирает полную грудь воздуха и заводит сильным голосом:

Две вечных подруги — любовь и разлука —

Не ходят одна без другой.[5]

— Почему? — вырывается у меня непроизвольно. — Почему так, Робби? Разве нельзя просто любить, зачем обязательно надо на разрыв?

— С Тимуром? Просто? — усмехается мой приятель и продолжает неожиданно серьезно. — Тогда надо было простого парня себе выбирать. Ты же видишь сама, какой он, какая у него душа.

— Какая?

— Переломанная, Ника. Он весь переломанный. И сшитый потом по частям, как одеяло лоскутное. Одни части за тебя голосуют, а вторые криком кричат против. А сам Тимур просто ждет, какая часть победит.

— Так что же, у меня совсем нет шансов? — говорю еле слышно. Опускаюсь на табурет, бессильно свесив руки.

— Честно? Мало. Это только если все распороть и сшить заново. Что-то выбросить, чего-то добавить. Но это чертовски сложно, девочка.

Робби садится рядом и смотрит в сторону, сейчас он предельно серьезен и даже суров.

— А впустит ли он меня настолько глубоко, Роберт? — спрашиваю все так же тихо. Мы впервые говорим откровенно, и я даже не замечаю, что называю его полным именем.

— Вопрос даже не в этом, девочка, — качает он головой, — а в том, хватит ли тебе сил?

Сама собой всплывает в голове любимая мелодия, и я пою, глядя туда же, куда и Роберт:

Моей огромной любви

Хватит нам двоим с головою.

Робби хмыкает, сжимает мою руку, и начинает подпевать:

Хочешь в море с парусами,

Хочешь музык новых самых,

Хочешь, я убью соседей,

Что мешают спать.

Хочешь солнце вместо лампы,

Хочешь за окошком Альпы…[6]

Мы держимся за руки и поем Земфиру, пока не звенит духовка и не говорит нам, что сэндвичи готовы. Роберт протягивает салфетку, я вытираю щеки, а он указательными пальцами промакивает уголки глаз.

— Что ж ты меня до слез доводишь, девочка Вероника? Мне еще обед готовить, — возвращается к шутливому тону, и мы оба смеемся.

Я съедаю целых два сэндвича, Робби ставит передо мной чашку с горячим шоколадом.