Я с вами до скончания века…

Сердцеведец ясно зрел злое намерение искусителей и как Бог не мог быть обманут. Господь перед всеми обнаружил тайные мысли их, объяснил, с какою целью они пришли, и таким образом в Самом начале привел их в замешательство и заставил молчать (святитель Иоанн Златоуст). Что Мя искушаете, лицемери? – Он сказал и, не останавливаясь на одном обличении и желая довести своих совопросников самих до решения предложенного ими вопроса, продолжал:

принесите Ми златицу кинсонную, – принесите Ми пенязь, да вижу. Принесли Ему пенязь, или динарий, римскую монету, имевшую на одной стороне изображение кесаря с над писью. Показав им это изображение, Он спросил: чий образ сей и написание?

Отвечали: кесарев. Хитрый вопрос о подати разрешался весьма просто как бы сам собою:

воздадите убо, сказал Господь, кесарево кесареви и Божия Богови.

Слова сии показывают, по толкованию святителя Филарета Московского, что «Он признает монету принадлежащею не только имеющему ее по праву приобретения, но и царю по знамению власти его на ней, и прежде всех Богу, сотворившему злато и сребро». Отдавайте кесарю, как бы так говорил Господь, – все, что носит на себе знак власти его, например, деньги: это – обязанность, от которой нельзя освободить себя самовольно; но она «нисколько не препятствует вам в деле Богопочитания, ибо можете и кесарю отдавать, что следует, и Богу воздавать должное». Божие, то есть молитву, благочестие, – приносите Богу. В таком решении нельзя было найти и тени обвинения: иродиане слышали торжественное признание прав кесаря, но и фарисеи должны были убедиться, что этим признанием нисколько не нарушаются права Божественные. Враги Христовы, посрамленные, удалились, удивляясь мудрости ответа, хотя, впрочем, впоследствии перетолковали слова Его, говоря, что Он возбраняюща кесареви дань даяти (Лк. 23, 2).

Еще много готовили Ему подобных искушений, но Господь Своей великой премудростью разрушал их в духе любви и милосердия.

Так, по удалении фарисеев приступили к Иису су Христу новые искусители – саддукеи, хотя с менее злобным намерением. Это были всегдашние противники суеверных ревнителей буквы закона – фарисеев, отвергавшие бессмертие душ и говорившие, что нет Воскресения, ни Ангела, ни Духа (Деян. 23, 8). Пользуясь посрамлением своих соперников и рассчитывая возвысить себя в глазах народа, они решились предложить Божественному Учителю тот вопрос, который в спорах с фарисеями составлял для саддукеев главное доказательство против бессмертия душ и Воскресения мертвых. Фарисеи, при своем чувственном взгляде на будущую жизнь, которую они уподобляли настоящей, не могли решить этого вопроса. В Самом деле, на первый взгляд, особенно строгого книжника, умствование саддукеев было не без силы, хотя, как выражается святитель Иоанн Златоуст, основанием его служила «какая-то басня, происшествие небывалое». Ссылкой на закон Моисеев об ужичестве (Втор. 25, 5–10; Быт. 38, 8) саддукеи хотели придать вымышленному рассказу кажущееся правдоподобие, а своему выводу мнимую твердость. Подобно фарисеям, они начали свою беседу с Господом со всеми наружными знаками уважения: Учителю, Моисей написа нам, яко аще кому брат умрет и оставит жену, а чад не оставит, да поймет брат его жену его и воскресит семя брату своему. Беша же в нас седмь братия, и первый оженся умре и безчаден, не имый семене, ocmaви жену свою брату своему. – Поят вторый жену и той умре безчаден – и третий такожде: и пояша ю седмь и не оставиша семене; последи же всех умре и жена. В Воскресение убо, егда воскреснут, которому их будет жена? Седмь бо имеша ю жену. Фарисеи, со своей точки зрения, могли отвечать, что жена по Воскресении должна оставаться женою первого мужа, но такое решение не устраняло бы всех трудностей вопроса, оставляя не выясненными права других, также законных мужей. Вероятно, саддукеи полагали, что Спаситель учит бессмертию согласно с верованиями фарисеев, а посему ожидали, что предложенный ими вопрос поставит Его в крайнее затруднение. По мнению их, Ему оставалось одно из двух: или допустить многомужие, что было бы противно закону Моисееву, или же отвергнуть Воскресение мертвых, – и они наперед были уверены в своем торжестве.