Я сам себе дружина!

– Ты биричей не знаешь, Дружина. А пуще всего – Синко. Для него слово не так сказать – такое же бесчестье, как для воина в спину ударить, а для купца – монету испортить…

Но тут Святослав поднял руку, и все дружинники словно онемели.

– Ты не всё сказал, Синко Бирич, – не повышая голоса, произнёс князь, с высоты крыльца разглядывая поднятое к нему острое лицо вестника.

– Не всё, князь, – кивнул тот. – Оттон согласился. К Киеву сейчас идёт отряд немцев и чехов во главе с епископом Адальбертом. Это имя, я думаю, ты тоже слыхал, князь.

На сей раз Святослав отозвался с нехорошей улыбкой:

– Доводилось.

Кивнув, Синко продолжал:

– Мои люди опередили его, но ненадолго. Если ты поспешишь, успеешь в Киев вровень с ними.

И снова взмах княжеской руки прервал вскипевшее многоголосье дружины.

– Ты сказал почти всё, что я хотел услышать, Синко Бирич, – сказал князь. – Почти всё. Я только одного ещё не слышал. Почему? Почему ты помчался сюда, после того, как двадцать лет служил моей матери?

Глаза старейшины киевских биричей – что бы это ни значило – потемнели пуще прежнего.

– Я служил не твоей матери, князь, – отрезал он. – Я служил и служу сейчас закону и порядку. Закону и порядку в своём городе и на своей земле.

Святослав ещё смотрел в лицо Синко, словно стараясь прочесть на нём что-то ещё, помимо сказанного. Потом повернулся к Ясмунду и распорядился:

– Труби большой поход, дядька Ясмунд.

Хриплые голоса дружинных рогов понеслись над тёсовыми кровлями Новгорода-Северского.