Я сам себе судья

Но, тем не менее, этот, с позволения сказать, «журналист» умудрился организовать на меня поклеп на весь Советский Союз. И я целый год, пока разбирались, что к чему, не имел права выступать, как раньше. А все потому, что в те годы если газета напечатала критический материал, это было хуже приговора, потому что приговор обычно дается на какой-то срок, а выступление газеты могло действовать хоть до конца жизни. Это сейчас газеты могут писать, что угодно, и на их «расследования» не реагируют. А в те времена… Тогда, если бы не группа замечательных композиторов во главе с Вано Мурадели, я, возможно, и не поднялся бы.

Вано Ильич пошел тогда к главному редактору «Советской России» и принялся объяснять, что ряд известных людей, которые хорошо знают Кобзона, возмущены написанным, потому что это совершенно не соответствует действительности. На что главный редактор ответил: «Наверное, это так. Но правда – это мы!» Это на языке тогдашних газетчиков означало, что советские газеты просто по определению не могут писать неправду!

Вот таким было мое первое отлучение от ТВ. И, кстати, на это время меня заменили срочно вызванным из Ленинграда Эдуардом Хилем.

Как же повезло тогда Хилю! А все дело в том, что как раз на это время пришелся юбилейный концерт Аркадия Ильича Островского в Колонном зале Дома Союзов. Он был в растерянности, не знал, что делать, как заменить мой репертуар. И тогда он пригласил Эдуарда Хиля из Ленинграда, и все его новые песни – «Как провожают пароходы», «Лесорубы» и другие – попали в репертуар Хиля. А до этого песни Островского, начиная с «А у нас во дворе», были моими.

Что же касается Вероники Кругловой, то, расходясь с ней, я чувствовал: у нас с ней нет никаких связующих элементов. А я ждал от семьи гораздо большего. Когда женщина уходит от мужчины, она никогда о нем плохо не скажет, только разве что «ну, так получилось». Но ни одна не простит мужчине его уход. От Вероники я ушел… И все-таки разошлись мы спокойно. Без всякой грязи. Но развод я перенес болезненно.

Через много лет мы встретились с ней в Америке, куда она уехала еще с Мулерманом, а потом разошлась – подвернулся ей под руку другой. И мы спокойно пообщались. Во всяком случае, никакой болезненной реакции на меня она не испытывает. Ее нынешний муж, Игорь, подошел ко мне и сказал: «Извини, что так получилось». А я ответил: «О чем ты говоришь? Я очень за вас рад». Действительно, давно все это было…

История с пропиской родственников

Моя опала длилась больше года. А затем я вновь появился на голубых экранах, и мои песни стали крутить по радио. На концертах меня по-прежнему объявляли: заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР. И в этом статусе в 1968 году я стал лауреатом конкурса «Золотой Орфей», проходившего в Болгарии. А до этого, в 1966 году, я стал лауреатом Всесоюзного конкурса исполнителей советской песни.

Помню, в 1968 году мама, сестра и Батя без предупреждения приехали в Москву. Я-то думал: погостить, а они продали наши полдомика в Днепропетровске и приехали насовсем. В буквальном смысле слова, свалились мне, как снег на голову. Мама просто не представляла, что это для меня может значить. Она была уверена, что ее сын достиг таких высот и такого положения, когда вообще не может быть по жизни особых проблем. Поэтому она и приехала, ничего предварительно не сказав мне.

И вот я возвращаюсь с гастролей, а у меня в доме – мама, папа и сестра. Я говорю: «О! Какая радость, Батя. Молодцы, что приехали. Давно не виделись… Какой же я счастливый человек!» И тут мама моя загадочно так говорит: «Сынуля?» Я говорю: «Что?» – «Ты действительно счастливый человек?» – «Действительно, мамуля!» И тогда мама моя объявляет: «Мы приехали к тебе навсегда…» – «Чего? Как это навсегда?» – у меня аж челюсти свело. После такой моей реакции все удивились еще больше. Они даже не могли себе представить, что значит в Москве получить прописку, да еще сразу для трех человек, когда я сам еле-еле получил ее для себя одного. Лишив сами себя прописки в Днепропетровске и, не имея прописки в Москве, они обрекали себя на подвешенное и во многом бесправное состояние.

Потрясающая это была история. Я был в шоке от создавшегося положения. «Господи, что же мне теперь с ними делать?», – спрашивал я себя. И что я только не вытворял, чтобы прописать их! Я развел мать с отцом… Какие слезы были! А как я организовал брак сестры со своим конферансье?!! Их же нужно было всех легализовать в столице. Казалось, это абсолютно невыполнимо. Но я все это сделал.

К тому времени я уже купил двухкомнатный кооператив на Проспекте Мира. Туда и прописал всех своих родственников. Но до этого, чтобы получить московскую прописку, пришлось фиктивно выдать замуж сестру, да и Батя тогда все никак не мог понять, зачем им с мамой разводиться!

Второй брак

Хотя первый брак не принес мне ничего хорошего, в 1969 году я решился на второй актерский брак и женился на Люсе… Прошу прощения, на Людмиле Марковне Гурченко!