Я - Шарлотта Симмонс

Шарлотта лежала с закрытыми глазами и никак не могла заснуть. Она услышала даже, что буря начала стихать. Это случилось уже ближе к утру, часа в три или в четыре. Девушке показалось, что она так и не уснула до рассвета, но оставшийся в памяти сон свидетельствовал, что она все-таки на какое-то время забылась. В этом сне она оказалась в Городе Бога — и там ей было неприятно. Впрочем, это было лишь общее впечатление от сна Никаких деталей Шарлотте вспомнить не удалось.

Яркий солнечный свет пробивался в комнату через неплотно прилегающие к окну ставни. А ведь сколько она молилась, сколько просила, чтобы утро было как можно более сумрачным и пасмурным… И вот — только ставни, как последняя линия обороны, отделяют ее от радостного, залитого солнцем мира. Снаружи доносились детские голоса и хруст снега. Шарлотта встала с кровати___ и приоткрыла ставни. Солнечный свет, отраженный от сверкающего снежного покрывала, на миг ослепил ее. Снег лежал повсюду, даже в лесу. Во дворе были Бадди с Сэмом, Майк Кризи из дома ниже по дороге, и еще Эли Маук — все как на подбор в толстых стеганых пуховиках: ни дать ни взять четыре гранаты-лимонки, решившие поиграть в «царя горы», воспользовавшись для этого накрытой брезентом кучей каких-то мешков.

Будь ее воля — Шарлотта вообще не стала бы подниматься с постели; но солнце уже так высоко, а значит, час далеко не ранний. Представив, как мама приходит к ней в комнату и «выковыривает» дочку из постели, Шарлотта вздрогнула от страха: встречи с матерью один на один она боялась гораздо больше, чем всего готового обрушиться на нее большого мира. Пришлось сделать над собой усилие и одеться — одеться в те самые джинсы-бананы и свитер-кардиган, которые девушка привезла с собой в Дьюпонт и за все время надела всего один раз. Приехать домой в новых «дизелях», на которые она потратила четверть всех денег, выделенных на семестр, Шарлотта не решилась. Все, буквально все, что было связано с ее новой жизнью, представляло собой свидетельство… неопровержимую улику ее… ее деградации. Мозг Шарлотты вновь заработал на бешеных оборотах. Ее голова словно раскалывалась изнутри, наливаясь жаром, как раскаленные угли в печной топке.

Она вышла в кухню и увидела маму, склонившуюся над каким-то кулинарным рецептом. «Пожалуйста, мамочка, только не нужно ничего говорить. Занимайся тем, чем занималась без меня. Не обращай на меня внимания». Только та девушка, которая сама пережила отчаяние, уныние и депрессию, может понять, насколько любые разговоры могут быть болезненными и мучительными, когда тебе так плохо. Еще одеваясь, Шарлотта мысленно поклялась себе, что соберет в кулак всю силу воли и будет вести себя, как любая нормальная девушка, приехавшая домой на Рождество. Вот только сможет ли она?

Мама оторвала взгляд от кулинарной книги, ласково улыбнулась и сказала:

— Ну, наконец-то! Проснулась! Как спалось?

— Хорошо (ха-ара-ашо-о), — сказала в ответ Шарлотта и даже выдавила из себя улыбку. — А сколько времени?

— Да уже почти пол-одиннадцатого. Ты девять с половиной часов проспала. Ну что, полегче стало?

— Конечно, — поспешила заверить Шарлотта. — Я вчера так устала.

Поймав себя на том, что в ее речь мгновенно вернулись провинциальные интонации, Шарлотта пообещала себе, что будет всячески следить за своим произношением и не станет говорить с окружающими с деревенским акцентом. Может, таким образом ей удастся сохранить какую-то дистанцию между собой и другими. А впрочем… разве это поможет?

— И все равно я себя чувствую как-то… наверное, как человек, который накануне выпил лишнего. Даже не знаю, в чем дело. А что ты готовишь?

— Помнишь, как-то раз на твой день рождения — тебе было лет девять или десять — я приготовила что-то особенное, и тебе очень понравилось. Ты назвала это «секретом». Я смешала разные овощи, и ты их с удовольствием съела. Ты ведь никогда до этого не любила ничего смешанного, помнишь? Тебе всегда нравилось все по отдельности: жареная картошка — так картошка, тушеная фасоль — так фасоль, а морковку ты вообще не любила. А тут ты спросила, что будет на обед, а я сказала: «Секрет». Я уж и не знаю, что тебе больше понравилось: само блюдо или название. Мы его уже сто лет не ели, вот я и подумала: раз уж ты приехала домой, приготовлю-ка я на ужин этот «секрет».

— На ужин? — переспросила Шарлотта. Ей все никак не удавалось сосредоточиться, и от ее внимания как-то ускользнуло, будет ли у них сегодня «секрет», а если будет, то на обед или на ужин.

— Да, я не стала вчера тебе говорить, ты так устала (та-ак у-уста-ала-а), но сегодня… — Мама выдержала паузу и улыбнулась Шарлотте: — Ты ничего нового в гостиной вчера не заметила? Хотя наверняка не заметила.

«Господи, каким же трудным, тяжелым, невыносимым может быть обыкновенный разговор с мамой, радующейся твоему приезду домой. Держаться, главное — держаться», — повторяла про себя Шарлотта, стараясь не задумываться, ради чего она терпит все эти мучения в безнадежной попытке оттянуть неизбежное.