Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

В свете последующих событий мое решение согласиться с предложениями Берджесса представляется серьезной ошибкой. Я много думал об этом в течение последних 15 лет. Бесполезно оправдываться тем, что нельзя предвидеть, какой оборот примут события через несколько месяцев, — меры безопасности должны предусматривать даже непредвиденные случаи. Но чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что мое решение поселить у себя Берджесса ускорило не больше чем на несколько недель те события, в результате которых я оказался в центре внимания публики. Эти события побудили Беделл-Смита энергичнее требовать в своем письме к шефу моего отзыва из Вашингтона. Может быть, мне даже повезло, что подозрение на меня пало преждевременно в том смысле, что оно приняло определенную форму, прежде чем накопились достаточно веские доказательства для передачи моего дела в суд.

В связи с приездом Берджесса возникла проблема, решить которую самостоятельно я не мог. Я не знал, следует ли посвятить его в тайну источника утечки в английском посольстве[58]

, по поводу чего продолжалось расследование. Решение ввести его в курс дела было принято после того, как я в одиночестве совершил две автомобильные поездки за пределы Вашингтона. Мои советские коллеги сказали мне, что, по имеющемуся мнению, посвящение Гая в этот вопрос может оказаться полезным. Поэтому я полностью ввел его в курс дела, подробно рассказав обо всех деталях. В дальнейшем мы постоянно обсуждали этот вопрос. Трудность для меня заключалась в том, что за 14 лет я видел Маклина лишь однажды, и то мельком.

Я

понятия не имел, где он живет и как живет, короче говоря, я не знал о нем практически ничего.

Теперь пора вернуться к делу, пояснить, в каком положении оно находилось и какие были с этим связаны проблемы. Ход дела внушал мне серьезное беспокойство. Оно было насыщено множеством неясных факторов, оценка которых могла строиться лишь на догадках. СИС получила с десяток сообщений, касающихся источника утечки, в которых он фигурировал под кличкой «Гомер», однако установить его личность не удавалось. ФБР продолжало посылать нам стопы бумаг об уборщицах посольства и без конца вело изучение нашего обслуживающего персонала. Для меня это остается самой необъяснимой чертой всего дела. Уже до этого имелись данные, что в Министерство иностранных дел Великобритании проник какой-то агент. Об этом заявили и Кривицкий, и Волков. Правда, не говорилось о том, что имевшиеся сообщения относились к одному и тому же лицу. Даже и сейчас нет оснований так думать. Но если бы такое предположение все же сделали, особенно если бы информацию Кривицкого сопоставили с вашингтонскими данными, то, не теряя времени, начали бы расследование среди дипломатов, возможно, еще до моего появления в Вашингтоне.

Но еще более странной была другая сторона дела. Должен признаться, я обладал большим преимуществом: с самого начала я знал почти наверняка, кто замешан в этом деле. Но даже если отбросить это преимущество, мне казалось совершенно очевидным из содержания сообщений, что дело касается не мелкого агента, который подбирает обрывки бумаг из корзин и случайные копирки. Некоторые из сообщений Гомера касались довольно сложных политических проблем, и о нем не раз говорили с уважением. Можно было не сомневаться, что речь шла о человеке, занимающем довольно высокое положение. Нежелание начинать расследование в соответствующем направлении можно объяснить лишь неким психологическим барьером, который упорно мешал заинтересованным лицам поверить, что уважаемый член их общества способен на такие вещи. Существование такого барьера полностью подтвердилось комментариями, которые последовали за исчезновением Маклина и Берджесса, да и после моего побега. Вместо того чтобы признать очевидную правду, давались исключительно глупые объяснения.

Я понимал, что эта странная ситуация не может продолжаться вечно. Когда-нибудь кто-нибудь в Лондоне или Вашингтоне посмотрит на себя в зеркало, и его осенит догадка. Начнется изучение дипломатов, и рано или поздно дело прояснится. Главный вопрос заключался в том, когда наступит это «рано или поздно».