Я — следователь

Я сразу пристроился за спиной Мули, который громоздко, как комод, двинулся от задней двери вперед, бесцеремонно расталкивая пассажиров и без разбора наступая на ноги. По тому, как он развязно действовал, я понял, что Муля на крепком взводе. Позднее вечернее время и хмель создавали у него иллюзию безнаказанности, которая и вызывала столь наглые действия. Он даже не оглядывался, настолько был уверен в своей неуязвимости. Я едва успевал следить за его руками: пользуясь толкучкой, Муля нагло запускал их то в один, то в другой чужой карман. Орудовал он столь беззастенчиво и неосторожно, что мужчины старались отодвинуться в сторону, а женщины прижимали к груди сумочки. Слов возмущения и замечаний я не слышал. Карманников боялись. Среди людей распространялись слухи об изрезанных бритвами лицах и даже отрезанных носах. В большинстве случаев это были байки, и в распространении их заинтересованы, скорее всего, были сами карманники.

Безалаберные действия Мули явно не приносили ему успеха. Так же, как и мне. Извлечь из чужих карманов он ничего не мог, а мне нужно было брать его с поличным. Только с поличным. Таковы наши правила. За спиной настороженно дышал длинный Юрка. Он согнулся в три погибели и прятался от Мули. По всей видимости, тот знал его в лицо.

Водитель резко затормозил, и автобус остановился. Толпа заколыхалась, как студенистая масса: вперед-назад, вперед-назад.

— Ну, раззява! Посторонись!

Передние двери со скрежетом раскрылись, и Муля вытолкнул цепляющегося за их створки пожилого мужчину. За ними и мы нырнули в темноту улицы, продуваемой насквозь зимним хиузом.

Юрка сразу же схватил меня за руку и потянул в сторону.

— Куда ты? — надсадно дыша, я показал в направлении удалявшейся тяжелой фигуры карманника, очертания которой уже расплывались в темноте.

— Постой, не суетись, — охладил меня Костовский.

Сделав круг, мы приблизились к встречной автобусной остановке, чтобы следовать к центру города. На освещенной площадке маячили, поеживаясь от холода и ветра, несколько человек, среди них я различил и фигуру нашего подопечного. Вполголоса матерясь и чиркая спичками, он пытался прикурить, но резкие порывы ветра мгновенно гасили едва вспыхивавший неверный огонек. Наконец на нас потянуло сладковатым запахом душистого табака. Муля успокоился.

Автобус ждали довольно долго, и я изрядно продрог. В салон мы заскакивали через заднюю дверь, последними. У меня уже зуб на зуб не попадал то ли от холода, то ли от страха.

На этот раз Муля действовал более осторожно. Видимо, хмель частично улетучился, да и толкучка в автобусе была поменьше. Теперь он без разбора не давал волю своим рукам, сначала приглядывался, затем ощупывал, или «подмацывал», как говорят карманники, и только потом уже предпринимал осторожные попытки.

Вот он пригляделся к интеллигентного вида полноватому мужчине в дорогом пальто и пыжиковой шапке. Осторожно, будто невзначай, дотронулся до его бокового кармана и весь напрягся. Прикрыв лицо рукой, лежащей на поручне, я сбоку хорошо видел, как затрепетали крылья широкого утиного носа Мули.

Резко повернув голову, Муля остро чиркнул взглядом по моему лицу. Посмотрел налево, затем назад. Потом снова взглянул на меня. Я смиренно опустил глаза. Лицо почти детское, да и вся фигурка — тоненький подросток, которого можно переломить одной левой. Муля успокоился, а я внутренне собрался, бросил взгляд вперед и увидел, что Костовский уже пробрался на сиденье и опустил голову на руки, лежащие на спинке впереди стоящего кресла.

«Надеется на меня», — промелькнула и тут же исчезла мысль. Равнодушно повернув лицо в сторону, я старался боковым зрением следить за правой рукой карманника. Но что-то его продолжало беспокоить, он еще раз обжег меня нетерпеливым взглядом, и только потом его рука осторожно, с нежностью скользнула в правый карман пальто «интеллигента». Скосив глаза, я бегло отметил, что на лбу Мули выступили крупные капли пота. Посмотрев вниз, я увидел в руке у жулика желтый кожаный бумажник...

Еще не отдавая себе полного отчета в происшедшем, я намертво вцепился в правую руку Мули с зажатым в ней бумажником.

— Вор, вор! — подхватили мой возглас пассажиры.

Муля, дергая рукой, швырял меня из стороны в сторону, но никак не мог избавиться от бумажника и оторваться от моих цепких рук.

— Зарежу! — завопил он.

Вокруг нас мгновенно образовался вакуум. Муля дергался так, что мои ноги временами отрывались от пола.

«Если у него нож, то пусть бьет в живот», — мелькнуло в голове. За поясом у меня были толстые общие тетради, в которых я конспектировал лекции.

Но Муля ударил меня не ножом, а левой в глаз. В голове у меня загудело, но я как клещ вцепился в карманника. Муля размахнулся второй раз, и в это мгновение его руку перехватил сзади Костовский. С большим трудом мы повалили карманника между сиденьями, но и после этого он продолжал бешено вырываться, изрыгая проклятия и угрозы.

— К Октябрьскому райотделу, — скомандовал Костовский шоферу.

...От воспоминаний меня оторвал ехидный голос с соседней койки:

— Ну теперь ты покончишь со своей бэ-сэ-мэ?