Я служил на флоте

На эсминце я служил начальником медицинской службы второй год. Успел с нынешней командой побывать на шестимесячной боевой службе в Средиземном море. И вот уже пошла четвертая неделя, как мы вернулись в Севастополь — на место постоянной дислокации на Графской пристани. Николай Борисович был умный руководитель и великолепный организатор, редко повышающий голос на подчиненных, но требовавший беспрекословного подчинения младших по званию старшим, или, другими словами, требовал соблюдения воинской субординации. Мы подружились с ним на боевой службе, после одного неприятного случая, который имел место на «Бдительном» в походе. Матрос третьего года службы Опрышко ударил перед строем по лицу офицера — своего непосредственного начальника, командира группы боевой части «три» или минно-торпедной части. Произошло это на глазах стоящих в строю матросов срочной службы, подчиненных пострадавшего лейтенанта.

На офицерском собрании в кают-компании командир довел информацию по происшествию до всех присутствующих начальников. Здесь же указал на молодого офицера, получившего оплеуху от матроса Опрышко, попросил его рассказать подробности произошедшего инцидента. Офицеры хмуро слушали командира группы. Такого случая еще не было ни у кого на памяти. Чтобы матрос перед строем ударил офицера!? Все знали, что матросу грозит суд трибунала и дисциплинарный батальон на мраморных каменоломнях Псковщины. Но ведь тогда — и огласка на весь флот и бесконечные проверки и наказания начальников всех рангов на корабле и в бригаде также. Командир обратился к присутствующим с вопросом: «Что будем делать?». И тут я, еще не понимая до конца своего варианта решения проблемы, предложил не доводить ситуацию до суда, а разрешить мне поработать с матросом. Другими словами, предложил командиру и присутствующему офицерскому составу дать мне лично «побеседовать» с Опрышко, т. е. «сломать» его характер. Попросил командира и замполита один час на его обработку.

В кубрике, где я застал негодяя-матроса в окружении сочувствующих ему срочников-одногодков, попросил всех удалиться и немедленно приступил к работе, использовав для разговора «баночку» — длинный складывающийся алюминиевый стул на четыре человека. Опрышко — матрос последнего года службы — был не робкого десятка и весил около ста двадцати килограммов. Мне, однако, все же хватило тридцати минут непрерывного воздействия «баночкой» по его конечностям, пока, наконец, Опрышко не заплакал. Но заплакал он не от боли и страха, а от бессилия, что не может меня убить или покалечить. Затем мы сидели рядом на этой же злополучной «баночке», и я подробно объяснял Опрышко ход его дальнейших действий, т. е. то, что он должен сделать в ближайшие пять минут, чтобы не загреметь…

После нашего разговора матрос немедленно прошел в каюту своего командира группы и попросил простить его за проступок и забрать рапорт у командира. Попросил у командира корабля разрешения войти и показал сплошные синяки на руках и ногах, при этом высказался, что они справедливо получены им от меня. Попросил командира не направлять его дело в суд военного трибунала, доложил ему, что только что просил об этом и своего командира группы. После чего в своем кубрике заявил, что если кто — то из матросов проговорится о случившемся днем инциденте, лучше пусть сразу утопится… Другими словами он каялся в содеянном и просил его простить, но не передавать дело в суд. Матрос Опрышко вскоре после возвращения в Севастополь был уволен на «гражданку», а мой авторитет в глазах офицеров и мичманов корабля значительно вырос.

Вот так мы с Николаем Борисовичем и начали дружить по-настоящему, благо и возрастная разница с ним была небольшая, и чувство доверия появилось друг к другу… После этого случая он действительно начал мне доверять, что потом неоднократно подтверждалось его отношением ко мне в той или иной ситуации.

А сегодня ранним утром, как всегда, командир прибыл на корабль в семь утра, и осматриваясь по сторонам, стал медленно подниматься по трапу на корму корабля. Я стоял у курительной бочки на юте и видел, как к трапу подбежал Латяну с докладом, что за его дежурство на корабле происшествий не случилось. Владимир Степанович оставался на ночь на корабле старшим, а я как раз попал в его смену. Но, честно говоря, это Захаренко попросил меня оставаться в смене со старпомом, наверное, хотел иметь от меня дополнительную информацию по положению дел на корабле в его отсутствии или же не до конца доверял старпому. Рапорт командир принял молча, поздоровался за руку со старшим помощником, и, заметив меня, махнул рукой, чтобы я участвовал в сопровождении. Владимир Степанович что-то продолжал докладывать командиру, отвечал на его вопросы, я молча шел сзади.