Читаем Я стала снова мамой! Из записок одинокой женщины полностью

Но я ещё запомнил маму, как удивительно интересного собеседника и невероятно артистичного человека. К слову говоря, вот эти качества мне нравились у мамы больше всего! Мама удивительно ярко умела рассказать о чём-нибудь или о ком-нибудь и этот рассказ иногда украшался вспомнившимися цитатой или стихотворением, а то просто маминым комментарием, да таким, что я катался по полу со смеху. А какие она при этом гримасы делала! Ей-богу, пишу сейчас об этом – и хочется захохотать во всё горло, вспоминая и эту живую, яркую, артистичную речь, и эти физиономии. Нам всегда было друг с другом интересно. Не помню темы, которой мы не могли бы обсудить: начиная от прочитанной мной книги или увиденного нами фильма и кончая последними новостями, услышанными по телевизору. И почти по любому поводу мы спорили, отстаивая каждый своё мнение… И хотя опыт зачастую одерживал победу над молодостью, но охоты беседовать и спорить с мамой у меня это не отбивало. Да и мама в этот момент была со мной деликатной, что ли… Не пришибала меня своим опытом, не давала понять: «Я всегда права! Если я не права – смотри пункт первый!», а предоставляла мне вполне равные шансы в беседе. Самое главное – мама умела выслушать и быть терпимой к твоему мнению, даже если она с ним не согласна. К слову, в последний наш с мамой обед мы говорили о Маяковском и о Твардовском. На Маяковского маму вывел я, попросив её найти мне вечером его пьесу «Баня» (очень было интересно её прочесть), ну, и под это дело пошёл разговор и о поэзии Маяковского, во время которого мы читали друг другу его стихи, а потом мама, рассказывая о своей студенческой поре, незаметно переключилась на Твардовского и неповторимо читала фрагменты из «Тёркина»… Вот таким был наш последний разговор. Так и просятся слова Лермонтова: «последний подарок на память».

Может быть, отчасти эти наши разговоры и привели меня к тому, что я стал писать, так как через общение развивается и мышление, и речь. И мне очень не хватает мамы, как первого ценителя моих опусов… Да, между нами порой были настоящие баталии по поводу моих творений, мы спорили почти до ругани из-за того, что я видел написанное мной сочинение вполне нормальным, а мама постоянно находила какие-то недочёты и просила переписать, чего я ненавидел. Я, конечно, бунтовал, на что слышал: «Не хочешь переписывать – подписывайся Васей Пупкиным и не позорь фамилию!». Впрочем, бывало и так, что маме некоторые мои тексты нравились: например, стихотворения по пьесе Ростана «Сирано де Бержерак», Памяти Гагарина, Вечерняя прогулка… Грустно, что теперь я больше не покажу маме ничего и не поспорю. Но, надеюсь, что она смотрит на меня с небес, видит мои новые сочинения (в том числе и это!) и ей за меня стыдно не будет.

31-го мая 2017г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее