Это ведь так логично и правильно: не бросать ее в темном безлюдном офисе, где даже позавтракать негде. Но почему-то кажется, когда стащив пиджак и ботинки, Влад укладывается рядом, что он падает в бездну.
Из которой выбрался однажды, но на второй рывок сил уже не осталось.
Глава седьмая
Ни разу за последние месяцы я не высыпалась так хорошо. Еще бы: отрубиться в восемь вечера прямо на диване, перед этим счастливо сожрав манго в одиночку!
Я не сразу понимаю, где нахожусь, воспоминания приходят с хорошей такой задержкой. Кабинет Архипова в лучах утреннего солнца кажется по-особому уютным. Мне хочется еще поваляться, но часы показывают половину восьмого, и я подскакиваю. Тут же обнаруживаю, что из одежды на мне только белье, а веревки на руках нет, хотя развязать ее я даже не пыталась, так стремительно накануне сморил сон. Выходит, шеф сам меня развязывал, сам раздевал, и даже пледиком накрыл. Довольно мило для тирана, каким он пытается (не слишком успешно) казаться.
Я быстро натягиваю платье, собираю растрепавшиеся волосы в хвост и выхожу в приемную, никак не ожидая за своим столом увидеть Владислава. Тот с задумчивым видом смотрит в экран. Одновременно с моей попыткой поздороваться раздается еще один звук: бодрый голос Макса, который, как обычно, болтает по телефону.
Правда, при виде меня с лица помощника пропадает безмятежное выражение лица. Теперь он выглядит так, словно сожрал в одиночку лимон. Еще бы: я во вчерашнем платье, заспанная, растрепанная, позади меня открытая дверь в кабинет, где стоит наполовину выпитая (не мной, но какая разница?) бутылка виски и остатки манго. Жаль, убрали веревку, сейчас я совсем не против — уж очень приятно побесить вредного помощника.
— Доброе утро, — говорю я, сияя, как новогодняя елка.
— Угу, — задумчиво кивает Архипов.
Макс молчит и тренируется в искусстве пирокинеза. Но я все никак не желаю самовоспламеняться на месте, поэтому гад переходит к запрещенному приему. А именно, когда я говорю "Пойду, умоюсь" и прохожу мимо него, аккуратно ставит подножку.
Легкий толчок, помноженный на коэффициент Олеси, благодаря которому я не умею вляпываться в неприятности вполсилы, приводит к тому, что я лечу носом вперед и падаю прямо голыми коленками на узорчатую плитку.
"Твою мать, чтоб ты сдох, тварь ушастая!", — проносится в голове.
А вслух я выдаю жалобный и тихий всхлип.
— Ой! Как больно!
— Олененок, — ругается Архипов, поднимая меня с пола, — ты уже в ногах путаешься? Какие еще разрушительные таланты в тебе кроются?
А во мне ничего не кроется, у меня болит коленка, и на этом фоне я жалобно прижимаюсь к груди шефа. Прямо как маленький ребенок прижимается к родителю, в неосознанной потребности, чтобы пожалели и утешили. Когда Архипов со вздохом гладит меня по голове, не удерживаюсь, выглядываю из-за его плеча и смачно показываю Максу язык, еще и глаза кошу для пущей убедительности.
— Ну и как теперь тебя вести завтракать? Пошли, принесу аптечку. Девочка-беда.
— За-а-автракать, — тоскливо вздыхаю я.
— Ну, кофе еще есть.
— Гематогенку бы. С кофе.
Шеф о чем-то недолго думает и кивает Максу:
— Съезди, купи гематогенку. И зеленки заодно.
Лицо помощника приобретает совсем уж красивый оттенок.
— Владислав Романович, но я же… я… а курьер…
— А курьер с девяти, — отрезает начальник. — Съезди, я сказал. И заодно купишь… сейчас напишу список.
Безоговорочная победа! А нефиг ставить мне подножки. Проходя мимо Макса я показываю язык второй раз, и тот злобно шепчет:
— Я тебе его оторву!
— Я люблю гематогенку с кедровым орешком.
Но на самом деле мне очень больно. Я не разбивала коленок с первого курса, когда на физре неудачно упала, пролетев носом вперед мимо сосен во время кросса. Я сажусь на диван, а шеф рассматривает мою коленку. Кожа содрана, кровь размазалась по коже и медленно, но продолжает выступать. Нужно прижечь, и от мысли, что открытой ссадины коснется зеленка, я сжимаюсь. Надеюсь, Влад не поручит обработку Максу, ибо тогда мне придет стремительный и болезненный капец.
— Больно тебе, Олененок? — спрашивает шеф.
— Да, — вздыхаю.
— А вот осторожнее надо. Смотреть под ноги.
Впереди меня ждут занимательные недели длинных юбок и джинсы.
— Вы меня уволите? — спрашиваю я.
— За что? — удивляется Архипов. — За то, что не смотришь под ноги?
— Я теперь некрасивая… коленку будет видно, даже в люди не выйти.
Он тихо смеется. Я вздрагиваю: неожиданно бархатистый смех отзывается странным теплом, которого доселе я не испытывала. Мне хочется, чтобы он рассмеялся еще, хоть чуточку послушать голос и продлить теплое мгновение.
— Наоборот это очень заводит. Все будут думать, что ты делала мне минет.
— Ага, балансируя одной коленкой на битом стекле. Хотите, вторую разобью? Для убедительности легенды.
— Мне до ужаса интересно, когда ты перестанешь на меня шипеть. Может, если я сделаю вот так?
Он проводит ладонью по моей ноге, огибая ссадину. Я мгновенно забываю про боль, есть ощущения поважнее. А когда Архипов губами касается здоровой коленки, меня пробирает дрожь.