Я страдаю по тирану

И каково же удивление Влада, когда он слышит шум в коридоре, а потом в комнату врывается Олененок со стеком в руках. Тем самым, с золотой совой. Он така и валялся на подоконнике после той ночи перед Грецией. А теперь, кажется, Леся готова поиграть.

— Ложись! — вдруг орет она.

И, подняв руку, со всей дури лупит по спинке кровати над его головой.

— Ах ты, мерзкое насекомое!

Нет, такие эротические игры не в его вкусе.

Бабах! Еще один удар по стене справа. Тут-то он и замечает жирную зеленую муху, противно жужжащую над головой.

— Олененок, ты что, гоняешь мух эротической игрушкой?

Бабах! Бабах!

Понятно, с фантазиями о совах придется распрощаться: он не готов быть вторым после мухи. И вообще неизвестно, с кем тут еще Олененок играла, пока он спал. Все распечатанные игрушки срочно выкинуть! А то окажется, что пробкой она затыкала слив в ванной, вибратором гладила кота, а над кисточкой для изощренных эротических пыток вообще надругалась, назначив ей каминг-аут и объявив пипидастром.

— Она все утро жужжала! Спать мне не давала! Ну что ты жужжишь? Что ты хочешь мне сказать в шесть утра? Жри кровь молча!

— А обязательно устраивать энтомологическую вендетту предметом, с которым у меня связаны некоторые… эротические надежды?

— Я другого не нашла.

— Ладно, Олененок, пока кот куда-то свалил, иди сюда. Вчера я соскучился платонически, а сегодня готов к низменной порочной любви.

Леся хихикает и позволяет усадить себя сверху, но когда руки Влада пробираются под рубашку, останавливает его. Смотрит сверху вниз своим колдовским взглядом, в котором пляшут смешинки, кончики волос щекотят грудь.

— Ну что такое? Не хочешь?

— Не знаю. Я еще обижена.

— Обижена, значит.

— Да!

Посмотрим, способна ли обида устоять перед желанием. И способна ли Олененок трезво мыслить, когда Влад, скользя пальцами по нежной коже, поднимается к напряженному соску. Глазки темнеют, а руки, которыми Леся упирается ему в грудь, дрожат.

— Значит, вот какая ты жестокая.

— Это не я! Ты сам виноват! — а голос прерывается.

— Ну, тут спорить не буду. Значит, за ошибки надо платить, да?

— Безусловно.

— А может, в кредит?

— Что в кредит?

— Ну… я — очень багонадежный должник. У меня хорошая кредитная история. Давай ты сначала меня простишь, а я потом с процентами верну?

— С большими?

Влад косится вниз.

— Ну сантиметров семнадцать-то будет.

— Дурак! Сейчас схожу за линейкой, ошбешься — заставлю наращивать!

— А если в обратную сторону?

Леська корчит страшную рожу и довольно хихикает. А ему уже не до смеха. Меньше всего хочется веселиться, глядя на всецело принадлежащую ему девочку.

— Ну что, мой дорогой банковский менеджер? Я получу кредит на развитие ячейки общества?

— Ладно, — наконец Олененок сдается. — Хорошо.

Нет, детка, хорошо — это то, что он хранит презервативы на прикроватной тумбочке и не надо прерываться. Можно на ощупь достать последнюю резинку, а самому целоваться, стаскивая с Леси рубашку.

Она сама берет блестящий квадратик. Владу кажется, что Олененок возится мучительно долго! А уж когда она издает тихое испуганное "ой", ему и вовсе кажется, что сейчас поедет крыша.

— Что "ой"?

— Ногти…

Она виновато вздыхает и демонстрирует длинные коготки, перед которыми не устояла резинка.

— Олененок, ну как так? Мы их с третьего этажа с водой скидывали — и ничего! Это был последний.

— Жа-а-аль.

— Да плевать. Иди сюда.

От утреннего удовольствия невозможно просто так отказаться. От Леси невозможно просто так отказаться. Заканчивать ласки, вставать, одеваться, завтракать и ехать за презервативами? Слишком длинная цепочка.

— Влад!

— Что?

— Так нельзя!

— Можно, я успею. Лесь, не отвлекайся.

Она стонет ему в губы, выгибаясь под требовательной лаской пальцев.

— А если не успеешь?

— Значит, судьба.

— Судьба, — эхом повторяет Леся.

Потом мыслить уже не получается. Она медленно опускается на его член и стонет, откинув голову назад. Роскошные длинные волосы рассыпаются по спине, а набухшие твердые соски так и манят попробовать их на вкус, обвести языком и чуть сжать, чтобы вырвать у нее приятную возбуждающую дрожь.

Осторожные, нарочито мучительные движения. Влад вжимает ее в себя, заставляя двигаться, а воздуха в груди не хватает. Они впервые занимаются любовью без защиты. Безрассудно, глупо, но безумно чувственно.

Растягивая удовольствие на долгие минуты, забирая у Олененка остаток сил и взамен отдавая ласку, к которой она так тянется.

Утро растягивается еще на несколько часов, которые они проводят в постели, то засыпая, то просыпаясь от того, что Коту становится скучно.

Удивительно, но Владу даже не снится дорога.

* * *

Я очень боюсь, что все закончится. Но ни за что не скажу об этом Владу. Потому что этот страх глупый, детский, его надо изживать и бороться с ним. Но как же сложно вытравить из себя маленькую обиженную девочку! Хотя я стараюсь. Живу, радуюсь всему новому, что появляется в жизни и пытаюсь слушать Влада. Слушать и слышать: искать себя, искать друзей, не бояться совершенной растерянности перед будущим.