Я свидетельствую перед миром

Тем не менее актриса не стала закрывать театр. В нем играли почти сплошь легкие, безобидные комедии. Вскоре ей было объявлено порицание, во всех подпольных газетах упоминалось ее имя. Она обвинялась в оскорблении национальных чувств соотечественников. Установленные принципы не терпели исключений.

Сами нацисты оказывали неоценимую помощь нашему делу. Немецкие служащие, полицейские, офицеры вовсе не были так равнодушны к земным благам, как полагалось расе «сверхчеловеков». Немцы в оккупированных странах вели себя как самые заурядные грабители и, какие бы сказки ни рассказывали о себе, на самом деле думали только о наживе.

Немецкие власти не догадывались, какую огромную пользу мы извлекали из этой слабости ее представителей на местах. Чаще всего мы их просто покупали, а они и рады были продаться. Тем же, кто мечтал выйти сухим из воды, еще и обещали, что после войны, если Германия проиграет, мы защитим их. Но самых крупных успехов мы достигали при помощи шантажа. Боюсь, многие из нас стали в этом деле непревзойденными мастерами.

Предположим, некий немецкий служащий продал нам какие-то сведения. Цену заломил несусветную, но мы заплатили, не торгуясь. Он радостно потер руки, заверил нас в своей дружбе и пробормотал что-то невнятно одобрительное в адрес польского народа. Но он не знал, что у нас остались неопровержимые доказательства этой сделки, в том числе фотографии. Очень вежливо мы предлагали ему и дальше оказывать нам услуги, а платили все меньше, по мере того как он все больше себя компрометировал. И долгое время он поставлял нам «товар», который рано или поздно, конечно, иссякал.

Немецким солдатам всегда не хватало денег. На хорошую еду, напитки, сигареты. Для них не составляло большого труда продать нам ремень, шинель, одеяло и даже пистолет или автомат. Мы платили щедро. Но после первой сделки бедняга был вынужден доставать для нас все новые и новые предметы обмундирования и оружие, которые покупал или крал у своих товарищей. Потому что знал: если он прекратит эту коммерцию, мы легко можем донести на него начальству.

Среди немцев было немало тройхендеров[123]

, то есть управляющих земельной собственностью, недвижимостью и прочим реквизированным имуществом, которые были не прочь выгодно продать на черном рынке зерно, фураж, мебель, меха — все, что удавалось втихую прибрать к рукам. У нас же были специальные агенты, которые отслеживали таких продавцов. Как правило, они свободно говорили по-немецки, покупали, не торгуясь, то, что предлагалось, и исчезали. Но в тот же или на следующий день являлись снова и требовали продать им вполне определенные вещи по очень низкой цене. Тройхендер сначала удивлялся, потом свирепел от такой наглости. Тогда наш человек ему объяснял:

— Так вы не понимаете, что я оказываю вам милость? Если вы откажетесь продать то, что мне нужно, я пойду к вашему начальству и расскажу о нашей недавней сделке. Вы же этого не хотите?

Бывали, что и говорить, в нашей работе моменты истинного наслаждения.

Закончить эту главу я хотел бы рассказом об одном из самых удивительных мероприятий, проведенных за время оккупации. Нигде, кроме нашего подполья, насколько я знаю, ничего подобного не случалось.

В 1941 году Сопротивление оказалось в крайне тяжелом финансовом положении. Расходов было много, а поступавших из Лондона средств не хватало. И тогда Делегатура решила провести внутренний заем. Были выпущены боны, которые играли роль обычных государственных облигаций и подлежали обмену на деньги с процентами после освобождения Польши и возвращения из изгнания правительства. Успех этой операции — лучшее свидетельство веры поляков в освобождение родины и авторитетности подпольного государства.

Выглядели эти боны не очень-то официально. Это были десятки тысяч бумажек, похожих на кусочки ткани, со следующим текстом:

Благодарю вас за пожертвование стольких-то килограммов хлеба, картофеля, угля и т. д. Постараюсь возместить вам расходы, как только это станет возможным.

Далее следовала подпись и секретный значок вместо номера серии. Количество килограммов обозначало сумму, а слова «хлеб», «картофель», «уголь» и др. служили маскировкой.

К кампании была привлечена система распространения подпольной прессы. В качестве агентов займа выступали люди, не принимавшие активного участия в Сопротивлении, но пользовавшиеся высоким нравственным авторитетом в глазах общества. Таким образом многие оказались причастны к подпольной работе. Собирать деньги было поручено также и некоторым подпольщикам, в том числе мне.