Я свидетельствую перед миром

— Данута? Она-то тут при чем? Что она может сказать?

— При чем тут она? Да ведь Данута все и устроила.

Я не поверил своим ушам. Чтобы Данута была причастна к этому страшному делу? Люциан насмешливо смотрел на меня:

— Что, не можешь поверить? Вот потому-то мы и не стали посвящать тебя в подробности. Ты слишком хрупкий, слишком утонченный для такой работы, Витольд.

— Нет, я не верю! — в ярости крикнул я и, побежав к двери, позвал: — Данута, Данута, иди сюда сейчас же!

Вошла Данута, миниатюрная, изящная.

— Данута, твой брат говорит, что казнь Булле устроила ты. Это правда?

— Да, конечно.

Тут-то она и рассказала все с самого начала. Она пришла к этой мысли еще в ту ночь, когда мы впервые заговорили о фольксдойче. Влияние Булле на других крестьян все росло, и этому надо было положить конец. Она долго думала, как бы это сделать, и вот представился удобный случай. Булле проговорился кому-то в усадьбе, что он выслеживает Костшеву и скоро его поймает.

Это было то, что надо: Костшева послужит приманкой, и Булле получит заслуженную кару. Данута раздобыла образец почерка Булле и написала поддельную предсмертную записку. А Люциан, получив доказательство преступных намерений Булле, согласился с этим планом.

Все прошло без сучка без задоринки. Я тоже сыграл свою роль — «очень важную роль», подчеркнула она.

— И нечего стыдиться, что ты лично не помогал вешать предателя. Это работа для деревенского парня с железными мускулами и крепким желудком!

Я потряс головой, чтобы в мозгах все окончательно прояснилось:

— Самое непостижимое — это то, что Люциан всего лишь месяц назад просил меня заботиться о тебе. Потому что ты такая слабая и одинокая…

— Витольд! — с жаром сказала Данута. — Люциан прав. Вот кончится война, мы выйдем из этого ада, вздохнем свободно и снова заживем как нормальные люди. Тогда я опять стану слабой девушкой.

Она смотрела на меня с упреком. Лицо ее было печально, губы дрожали, в глазах стояли слезы. Она повернулась и выбежала из комнаты.

Люциан покачал головой и проворчал:

— В женщинах ты разбираешься, как я в китайцах.

История с Булле имела трагическое продолжение. У Люциана была одна слабость, сама по себе вполне простительная, но именно она довела его до беды. Он был большой любитель женщин. Мы знали, что частенько по вечерам он гуляет с подружками. Он, в общем-то, и сам понимал, что время для интрижек сейчас не очень подходящее, но когда мы с Данутой предостерегали его, с невинным видом отвечал:

— Что я могу поделать! Просто мне везет в любви.

Увы, везение сопутствовало ему не во всем. Однажды, когда он провожал подружку в соседнюю деревню, его окликнул офицер гестапо, проезжавший мимо в автомобиле. Первым порывом Люциана было пуститься бежать, но он удержался, с опаской подошел к автомобилю и облегченно вздохнул: офицер просто попросил его помочь сменить колесо. Люциан согласился и уже приготовился взяться за дело, как вдруг офицер велел ему сесть в машину. Как знать, чем объяснялось это приказание. Может, что-то в Люциане показалось офицеру подозрительным или он хотел иметь парня под рукой, чтобы, например, нести его чемоданы. Так или иначе, Люциану не захотелось попасть в логово гестапо. Он сделал вид, что открывает дверцу, а сам отпрыгнул в сторону, нырнул в кусты — и был таков.

Все это нам рассказала девушка, которую он провожал. Данута слушала, вся сжавшись, чтобы сохранить видимость спокойствия. Мы наскоро обсудили положение, я посоветовал Дануте просмотреть все в доме, уничтожить компрометирующие документы, а потом собрать вещи и уехать в Краков. Она колебалась. Но я настоял на немедленном отъезде:

— От того, что мы останемся, лучше никому не будет, а вот хуже вполне может стать. Если Люциану удалось улизнуть, он присоединится к нам в Кракове. А вашу мать гестапо скорее всего не тронет. Сочтут, что она ни при чем.

Данута тихо заплакала и согласилась. Мы быстро собрались. Вся прислуга вышла на веранду проститься с нами. Мы сели в ту самую бричку, которая несколько месяцев назад привезла меня в это восхитительное место.

Невзлюбивший меня старый кучер уже взялся за вожжи, и тут нам принесли страшное известие. Из деревни примчался на велосипеде парнишка и сообщил, что Люциана поймали в лесу. Я обнял Дануту за плечи. Она дрожала и плакала навзрыд.

— Трогай! Трогай! — крикнул я кучеру.

Но Данута отстранилась от меня. Она уже овладела собой и спокойно сказала:

— Постой, Витольд. Эта новость все меняет. Я должна остаться, что бы ни случилось дальше. Кто-то должен заниматься домом.

Я возражал, но она ласково погладила меня по плечу:

— Не усложняй ситуацию, Витольд. Ты должен ехать. Для тебя найдется работа и в другом месте, а я здесь родилась и выросла. Нигде, кроме этой деревни, от меня не будет толку. Прошу тебя, езжай скорее. Прощай и не забывай нас.

Я уехал в полном отчаянии.

Больше никогда и никого из семейства Сава я не видел. Несколько месяцев спустя в Кракове узнал, что немцы всех их арестовали, пытали и убили[106].

Глава XIX

Подпольное государство (2). Устройство