А внутри заработала знакомая мясорубка. Опять. И дышится мне всё ещё тяжело. Я вдруг ощущаю все шрамы на своём теле. Рубашка прилипает к спине, и кажется, это не пот, а кровь пропитывает ткань. Моя жестокая женщина…
С жёсткой ухмылкой выскакиваю на улицу. Ира стоит, вся из себя такая красивая, только плечи опущены и ни грамма гордости, лишь усталость осталась. Губы поджаты, проводит ладонью по щеке, словно смахивая слезу. Подбородок выше, а взгляд всё равно в телефоне.
— Ну и куда ты собралась опять? — тихо рычу. — Закрыл я ваши долги. Куда тебе теперь торопиться?
Делаю шаг, чтобы догнать и остановить. Она дорогу переходит. Там тачка подъехала. Такси. Садится, не оглядываясь.
— Сволочь! — мне в спину врезаются чьи-то ладони.
Разворачиваюсь и, охренев, снова встряхиваюсь.
— Моя мама никакие долги с тобой отрабатывать не будет, понял? Мудак! — фыркает мальчишка.
Так близко. Глаза потемнели, дышит, как неокрепший, но уже смелый хищник, ноздри подрагивают, челюсть напряжена. Кидается на меня. Принимая его позицию, даю слегка себя задеть и делаю аккуратный шаг в сторону. Егор рычит и снова бросается в драку.
— Давай-давай, — подначиваю его.
Кулак летит мне в лицо.
— Не туда бьёшь. Целься ниже. Солнечное, живот, печень. Постарайся ударить один раз, но сильно. Второго шанса у тебя не будет, — быстро говорю ему, открываясь для атаки.
Как уже практически мужчине ему важно чувствовать силу и значимость, важно защитить мать.
— Да пошёл ты! Мразь! — новый удар, уже правильный.
Но я не поддаюсь, это опасно. Словит самоуверенность, нарвётся на кого-то на улице и пострадает.
— Что тут происходит? — к нам выскакивает охранник.
— Всё нормально, сына тренирую, — тихо отвечаю мужику, пока Егор кипит, сдувая чёлку со лба. — Ну, — маню его двумя пальцами, — иди сюда.
— Аррр… — взвинчивается и опять кидается на меня.
Возимся, скручиваю его, прижимаю к себе спиной. Дёргается, психует, пытается ударить меня по ноге ботинком.
— Всё, всё, выдыхай, — говорю ему. — Молодец. Яйца есть, броню можно нарастить. Маму твою я не обижал, мы разговаривали. Теперь давай с тобой пообщаемся. Спокойно. Как мужчины. Ты же мужчина? Готов слушать?
Фыркает, но кивает. Отпускаю его, разворачивается и врезается кулаком мне в челюсть. Тру её ладонью, смеюсь.
— Чё ты ржёшь?! — вскидывается он.
— Пойдём, — всё ещё посмеиваясь, киваю Егору на двери ресторана. — Чай попьём, остынешь немного. А то заболеешь не дай бог. Твоя мать мне точно глаза выцарапает. Или боишься?
— Я ничего не боюсь, — гордо заявляет сын и первым заходит в ресторан.
Адская смесь в пацана заложена от меня, от Иры. Взрывоопасная. Надо учить его это контролировать.
Садимся с Егором за тот же столик, где пытались говорить с Ирой. Заказываю чайник чая с разными травами, отдельно мёд, джем. По сердцу снова царапает. Я совсем ничего о нём не знаю. Что любит, что нет. Какие-то интуитивные действия пока, но вроде попадаю, он тянется маленькой блестящей ложечкой к мёду.
— Голодный? — спрашиваю у парня.
— Нет, — и опять гордость.
Снова подзываю официантку.
— Два стейка ещё, пожалуйста. С кровью, — смотрю Егору в глаза. Хмыкает, но не возражает.
Молча пьём чай, изучая друг друга. Я жадно слежу за каждым его жестом, а он настороженно стреляет в меня глазами-пулями из-под вновь упавшей на лоб чёлки. В моём кулаке гнётся ложка.
— Ваши стейки, — официантка ставит перед нами две плоские деревянные подложки, на которых лежат сочные куски мяса с тёмными полосками от гриля и блестящими каплями золотистого жира на боках. Рядом соусы, для декора рассыпаны красные зёрна граната. На тёмном дереве они будто светятся.
Егор ловит пальцами пару сочных зёрен и закидывает в рот.
Беру в руки нож, вилку, разрезаю мясо, проверяя прожарку. Всю жизнь ем стейки только так. Наверное, это даже не дело вкуса, а скорее ещё одно своеобразное проявление профдеформации.