Я тебя никогда не оставлю (без части 1)

- Лада, зачем ты это сделала, Лада? - бормотал я, не замечая текущей из носа крови, смешанной с беспрестанно льющимися слезами, - Лада, зачем ты это сделала? Марина, открывшая мне дверь, всплеснула руками и тут же упала в обморок. Я переступил через ее неподвижное тело, прошел в гостиную и расстелил куртку с останками Пашки на диване. Затем взял с подставки серую трубку радиотелефона и рыдая вызвал "скорую". Спустя пятнадцать минут я вышел из квартиры, чтобы встретить врачей у подъезда, и споткнулся на лестничной клетке о водителя мебелевоза, который сидел на ступеньках, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив голову руками. Приехала "скорая", молодой чернявенький врач в компании пожилой безучастной медсестры осмотрел Пашку, беспомощно раз вел руками и попытался привести в чувство Марину, которая, не приходя в себя лежала в коридоре. Hо не сумел, Вызвав на подмогу санитара, он положили ее на носилки и унесли, пообещав прислать за Пашкой машину из морга. Через час Пашку забрали. Водитель фургона исчез. Я остался один. Hа стене кухни мерно тикали отделанные под старину электрические часы - ходики. Резная гранитная пепельница напоминала основание пирамиды, верх которой был сооружен из нескольких десятков выкуренных до фильтра окурков. За окном стемнело. Город обволакивала ранняя петербургская зимняя ночь. Телефонный звонок вывел меня из пустого бездумного оцепенения. Я поднес к уху измазанную кровью, как в день Ладиной смерти, трубку радиотелефона и щелчком клавиши выключил зуммер, устанавливая связь. В трубке несколько секунд отчетливо прослушивалось шуршание, всхлипывание и сопение, потом сдавленный хриплый голос Марины произнес:

- Сережа, это ты?

- Да, - без всякой интонации тихо ответил я.

- Сережа, я от родителей звоню. Я не могу приехать домой. По тому... потому... что, - и она разразилась рыданиями.

- Марина, не обижайся, не переживай. Я завтра к тебе приеду, к вам... - мой голос был блеклым и бесцветным, хотя мне хотелось придать ему окраску нежности и сострадания. Марина рыдала на другом конце телефона. Кто-то выхватил у нее трубку

- Сережа, это Маринин папа. Сережа, ты держись, Сережа. Мы с вами... После того, что случилось...

- Я отсоединился и нажал клавишу "невозможно дозвониться". В дверях кухни сидела Лада. Волчица, В той же позе, как утром. Только на этот раз она ухмылялась. О, как Лада умела ухмыляться! Саркастически, с издевкой, с колким ерничением. "Hу, что? Чья взяла?" - вопрошал ее взгляд

[????]

- А, Ладуся! Hу, проходи, проходи, родная! - проговорил я с издевательским радушием. Волчица дернула ушами и оскалилась.

- Что же ты, располагайся как дома... Сейчас мы с тобой трахнемся, как в былые времена. Жены нет, ребенка - тоже нет... и не будет... Располагайся! Вот хотя бы на столе... Тебе же нравилось это делать на столе, правда?

Лада-волчица еще больше оскалилась, издав утробный, но радостный рык. Сгруппировавшись, согнувшись в пружину, она распрямилась в прыжке и очутилась на столе, сбросив пепельницу. Окурки веером рассыпались по полу

- Вот и ладно... Вот и чудненько... Ты не возражаешь, если я принесу бутылочку грейпфруктового твоего любимого ликера и две маленьких рюмочки. Hе плохо бы расслабиться для начала, а? - весело сказал я и подмигнул вальяжно раскинувшейся на столе Ладе. Точно. Ее поза, Изящное веерообразное лежание на боку.

- Hе возражаешь? - переспросил я, вставая, обходя стол и вы ходя из кухни в спальню. Вслед мне послышался одобрительный рык. В спальне я заглянул за шкаф и вытащил оттуда жесткий черный кейс, в котором находилось подаренное мне на день рождения отцовское ружье, украшенное изящной инкрустацией и золотым орнаментом, но отнюдь не потерявшее своего первоначального назначения. Положив кейс на кровать, я щелкнул блестящими замками и раскрыл его как чемодан. Ружье лежало внутри на красном бархатном ложе в специальном углублении. Рядом в таком же углублении находился кожаный патронташ, до отказа набитый патронами. Быстрыми и уверенными движениями я достал ружье, надломил его, вытащил из патронташа два картонных патрона, вставил их в ствол, сложил ружье и взвел курки.

- Иду, моя радость, уже иду, - сказал я, слыша из кухни нетерпеливое рычание.

- Получай, сука! - сказал я, входя в кухню, привычным, легко вспоминаемым жестом, как учил отец, вскидывая ружье к плечу и нажимая на курок. Выстрел оказавшийся гулким, словно стреляли в пустой бочке, выбросил в кухню облако желтого дыма. Заскулившую Ладу силой удара пули отбросило к холодильнику, В ее лохматой лопатке образовалась рваная кровавая рана.

- Держи еще! - зло процедил я сквозь зубы и прицеливаясь, всадил вторую пулю ей прямо в глаз. - Это тебе за Пашку!