Я тебя отпускаю

Ему так нравится провинциальная жизнь? Ему, давно столичному жителю? Имевшему, между прочим, квартиру, работу в приличном институте. Ему нравится жить с сортиром на улице и топить дом дровами? Ну уж нет, позвольте вам не поверить! Никак не складывается, извините. Или такая, пардон, вас посетила неземная любовь? На вашем горизонте образовалась такая красавица? Ради которой, собственно, и были поломаны копья? Ради которой вы оставили столицу и все остальное? И так, на всякий случай, единственную дочь? Да и жена ваша прежняя – тоже пардон – не из последних, как говорится. Любимая вами когда-то красавица Шурочка. Сколько кавалеров было у Шурочки! А выбрала она вас, деревенского парня. Умница, красавица Александра – на улице оборачиваются. У нее, у нашей Шурочки, идеальная точеная фигура, тонкая девичья талия, стройные ножки. Говорят, что она похожа на Брижит Бардо. И Рина, старается у матери многое перенять – например походку. Или полуулыбку-полуусмешку в самом уголке рта. И строгий прищур черных, как южная ночь, глаз – такой прищур, ух! Даже голос повышать не требуется – все и так столбенеют.

А вот вы довольны и очень счастливы в какой-то глуши, за пятьсот верст от Москвы, где случаются перебои с хлебом? Вы счастливы с какой-то провинциальной и некрасивой бабенкой – в последнем Рина почему-то была уверена. И это после мамы, после Шурочки, вашей бывшей жены? В чем ты пытаешься меня, отец, убедить? Что ты все сделал правильно? Что твой странный выбор – единственно правильный и ты действительно счастлив? Прости, я не верю. Потому, что вижу твои глаза. А в них счастья нет, уж извини.

– Все хорошо, Ириш! – повторил он. – Кроме одного. – Он поднял на нее глаза и повторил: – Кроме одного, Ирка. Тебя рядом нет.

Она растерялась, смутилась, покраснела и усмехнулась:

– Ну папа… Это был твой выбор, уж извини. И вообще, – она глянула на часы, – мне пора. Нет, правда, пора! – зачем-то стала оправдываться она. – У меня встреча.

– Да, да, конечно! – забормотал отец. – Я все понимаю! Спасибо, что выкроила время!

Сказано это было безо всякой насмешки или подкола – видимо, он не рассчитывал, что дочь вообще согласится на встречу.

В гардеробе он отодвинул услужливого гардеробщика и сам осторожно надел на нее пальто.

Гардеробщик, похожий на адмирала в отставке, усмехнулся в густые усы.

– Дочка, – смущенно буркнул отец. – А вы что подумали?

Тот пожал плечами – дескать, мне что за дело.

Рина с отцом вышли на улицу. По крышам звонко и радостно барабанила капель, и воздух отчетливо пах долгожданной весной.

– Проводить тебя? – осторожно спросил отец. – Или торопишься?

– Тороплюсь, – кивнула она, – сама доберусь, спасибо.

Отец поежился и приподнял воротник куртки.

– Ирка, – тихо сказал он, – ты… Ну, словом… Чуть вырастешь и… Поймешь меня, я уверен! Не может быть, чтобы не поняла.

Она резко перебила его:

– А я уже выросла, папа, только ты не заметил. – И она быстро пошла к метро. «Скорее бы домой, – билась в голове единственная мысль. – Скорее бы! Остаться одной, а уж там, дома, наревусь в полную силу. И слава богу, что мама на работе».

Наревелась, конечно. Потом залезла под горячий душ – сильно знобило. «Заболеваю, наверное, – с тоской подумала она. – А как не хочется!» Выпила горячего чаю, согрелась и немного повеселела – так, значит, так. В конце концов, это их, родителей, жизнь. А у нее – своя.

Кстати, спустя довольно много лет она узнала от Шурочки, что тогда у отца случились страшные неприятности и на работе: служил он в проектном институте, его лаборатория готовила очень важный проект – новаторский, предварительно прошедший кучу инстанций, проверок и получивший отличные рекомендации. Все шумно радовались и не сомневались в успехе. Но – кто бы мог подумать? – на самой последней инстанции проект был разгромлен и зарублен. Такого никто не ожидал – даже самые ярые противники и завистники. Отец, один из главных авторов этого проекта, здорово тогда надломился. Он мотался по комиссиям, отстаивал и настаивал. Никто его не поддержал, над ним уже начали откровенно смеяться и крутить пальцем у виска: против кого прет этот чудила Корсаков? В результате он ушел из института, сказав на собрании коллегам, что вести себя, как они, могут только предатели и саботажники.

Тогда у отца и открылась застарелая язва. Конечно, на нервной почве.

Маме про встречу с отцом она ничего не рассказала – зачем? Понимала, что это той неприятно.

Как-то спросила:

– Переживаешь?

Шурочка вздрогнула и раздраженно ответила:

– Да вот еще! Много чести! Что переживать из-за дурака? Да бог с ним! Плохого я ему не желаю. И хорошего, впрочем, тоже.

«В этом вся мама, – подумала Рина. – Все понимает, но обида-то есть – никуда не делась обида. Еще бы – бросить ее, красавицу Шурочку! Ну и правильно, что не страдает. Она молодая женщина, она красавица и, в конце концов, не монашка, готовая прощать все и вся. Не святая – ударь по левой щеке, подставь правую. Она – обычная живая женщина. И она хочет жить».

* * *