Я тебя присвою

Подает Асе знак, и та, тут же бросая все дела, срывается с места и меня за собой увлекает. Поднимаемся на второй этаж и целенаправленно движемся в самый конец коридора.

— Тебе понравится.

— Угу.

Стараюсь не оценивать убранство дома. Меня это не касается, вот и все. Я пробуду тут лишь полгода, а потом… На ровном месте спотыкаюсь и едва не прочесываю носом ковер, когда понимаю, что нахожусь не просто в гостевой комнате.

Это спальня. Мужская спальня.

— А… кто здесь живет?

— Кто-кто? Домовой! — звонко смеется Ася. Я порываюсь вместе с ней засмеяться, но не могу. А уж когда она добавляет: — Хозяин, конечно, — мне становится дурно.

— Но почему я здесь?

— Он так велел, — притихая, с любопытством меня разглядывает, а я никак не справляюсь с эмоциями. — Не сказал?

— Нет… Мы это не обсуждали.

Мы ничего не обсуждали. Мы вообще не разговаривали. Даже представить себе не могу, что буду делать, оставшись с ним наедине, если я и заговорить стесняюсь. А тут еще… замкнутое пространство. Одна кровать.

— Ну… Я пойду, а то тетя Света кричать станет, что долго… А ты тут… Располагайся, короче. В гардеробной, с правой стороны, шмот. Я вчера раскладывала. Для тебя, короче. Андрей Николаевич приказал… Ты чё, реветь вздумала? Да не реви ты!

Легко сказать, не реви.

— Ты… Иди, Ася. Спасибо.

Конечно, я реву. Еще как! Вздрагивая и всхлипывая, оплакиваю проклятую судьбу, которая меня сюда занесла. Я та еще трусиха, но у меня мелькает мысль сбежать. К несчастью, Я быстро с ней прощаюсь. Стоит лишь представить реакцию тети Люды на долг, который за этим последует… Она сказала, если уйду раньше оговоренного срока, Рейнер с нас не только ту сумму, которую дал, снимет, а еще и сумасшедшие проценты. Такие люди, как он, просто так деньги в долг не дают.

Зачем же… Зачем же она их взяла?

Но все когда-нибудь заканчивается. Сейчас — мои слезы. Через полгода — договор. Нужно просто потерпеть. Я смогу. Я справлюсь.

Прошлепав босыми ступнями в ванную, открываю холодную воду. Долго умываюсь, но лицо все равно остается припухшим и покрасневшим.

Да плевать!

Я для него круглосуточно красивой быть не обещала. Может, даже хорошо… Пусть видит, что получил. Я слабохарактерная, плаксивая, смазливая бездарь.

Выбираюсь из укрытия, но в чужой спальне расслабиться не могу. Не то что зад где-нибудь боюсь приткнуть, мне здесь страшно взглядом за что-то уцепиться.

Ничего о нем не хочу знать! Ничего.

Время тянется беспощадно. К вечеру кажется, что с ума сойду от этого нервного напряжения. Однако и тут меня мой организм обманывает. Остаюсь при здравии.

Значит, не все так страшно.

По крайней мере, до момента, как дверь в спальню открывается, и едва ли не весь проем замещает знакомая мужская фигура.

Боже, он ведь меня переломит…

2

Еще до того, как взгляд его встречаю, сердце расходится в груди молотящими ударами. А уж когда зрительный контакт устанавливаю, все внутри обрывается. Инстинктивно хочется натурально заорать, но я не могу совершить даже положенный вдох.

— Здравствуй, Барби.

Правильная воспитанная девочка пытается вытолкнуть ответное приветствие, но перепуганный звереныш не может овладеть голосом. Ни звука не издаю, беспомощно наблюдаю, как Рейнер входит в комнату. Прикрывает дверь и направляется мимо меня в гардеробную.

С запозданием начинаю наполнять легкие кислородом. И с каждым новым вдохом грудь вздымается все чаще и выше.

Кажется, у меня паническая атака.

— Освоилась?

Вопрос прилетает в спину. Я вздрагиваю всем телом и спешу обернуться, чтобы хоть как-то контролировать нахождение мужчины. Андрей снял пиджак и сейчас расстегивает манжеты. Не станет же он полностью раздеваться?

Боже мой…

— Я не люблю резину. Завтра Виктор отвезет тебя в клинику. Там тебе какой-то препарат шыранут, чтоб избежать ненужных последствий, — сообщает будничным тоном, а у меня кожа огнем загорается.

Это то, что я думаю?

Среди моих личных внутренних качеств не числится смелости. В очереди трижды отпихнут, я постесняюсь возмутиться, промолчу. Но тут в меня будто другой человек вселяется.

Я собираюсь выживать.

— В этом нет необходимости, — из-за гула в голове едва слышу свой голос, но кажется, он звучит довольно твердо. — В этом нет необходимости, потому что я… Ничего я тебе не дам!

Почти успеваю испытать гордость за проявленную храбрость, как Рейнер тем же бронетанковым составом растаптывает зародившуюся внутри меня уверенность:

— Ничего не дашь? Это как понимать?

— Ничего. Совсем ничего!

Что тут непонятного?

Господи…

Он идет на меня. Подходит слишком-слишком близко, а мне, после череды лихорадочных шагов отступления, попросту некуда бежать. Поясницей в комод упираюсь. Да там и замираю с широко распахнутыми от страха глазами.

— Что же ты здесь делать собираешься, м, Барби?