Я, Титуба, ведьма из Салема

Камни посыпались градом. Дневной свет померк. Я чувствовала себя подобной Ти-Жану[33], который, вооруженный одной силой воли, развеивает холмы, поворачивает вспять морские волны и заставляет солнце возобновить свой бег. Не знаю, сколько времени длилось это сражение.

Сознание вернулось ко мне в конце дня; все тело было разбито, а Метахебель в слезах меняла компресс у меня на лбу.

Ночью мне приснился сон. Я хотела войти в лес, но деревья объединялись против. Меня опутывали черные лианы, упавшие с верхушек. Я открыла глаза: комната была черна от дыма.

Перепугавшись, я разбудила Бенджамина Коэна Д’Азеведо, который счел необходимым спать рядом со мной, чтобы врачевать мои раны. Он вскочил на ноги, пробормотав:

– Мои дети!

Было слишком поздно. Огонь, умело разожженный с четырех углов здания, уже поглотил первый и второй этаж. Он набросился на мою каморку под крышей. Мне хватило присутствия духа бросить в окно соломенные тюфяки, на которые мы приземлились посреди обугленных балок, дымившихся занавесей и перекрученных железяк. Мы вытащили из развалин девять маленьких трупов. Застигнутые во время сна, дети, надеюсь, не успели испугаться и не испытали страданий. И потом, разве им не предстояло воссоединиться с матерью?

Городские власти предоставили Бенджамину Коэну Д’Азеведо участок, чтобы похоронить своих. Это было первое еврейское кладбище в американских колониях, еще до кладбища в Ньюпорте.

Будто этого оказалось недостаточно, в порту загорелись оба принадлежащие Бенджамину корабля. Однако думаю, что материальный ущерб оставил его совершенно равнодушным. Снова оказавшись в состоянии издать хотя бы звук, Бенджамин Коэн Д’Азеведо пришел ко мне:

– Всему этому есть разумное объяснение: нас хотят вытеснить из выгодной торговли с Антильскими островами. Нашей изобретательности боятся и, как всегда, ненавидят. Но я думаю не об этом. Это бог меня наказывает. Не за то, что я воспылал к тебе. Евреи всегда были искусны по части утех. У моего отца Моисея случались эрекции в очень преклонном возрасте. Второзаконие гласит: «Его сексуальная сила не уменьшалась». Авраам, Иаков, Давид имели наложниц. Бог не сердится на меня и за то, что я воспользовался твоим искусством, чтобы снова увидеть Абигайль. Он помнит любовь Авраама к Саре. Нет, он наказывает меня за то, что я отказал тебе в единственной вещи, которую ты желала, – в свободе! За то, что я силой удержал тебя при себе, используя насилие, которое он отвергает. За то, что я был эгоистичным и жестоким!

Я возражала.

– Нет, нет!

Но он, не слушая, продолжал:

– Теперь ты свободна. И вот доказательство тому.

Он вручил мне пергамент, увенчанный различными печатями, на которые я даже не взглянула, отчаянно тряся головой:

– Я не хочу этой свободы! Я хочу остаться с тобой!

Он прижал меня к себе.

– Скоро я отправляюсь в Род-Айленд, где, по крайней мере, до сегодняшнего дня, еврей имел право зарабатывать на жизнь. Там меня ждет единоверец.

Я зарыдала:

– Что ты хочешь, чтобы я делала без тебя?

– Чтобы ты вернулась на Барбадос. Не это ли твое самое горячее желание?

– Не такой ценой! Не такой!

– Я оставил тебе место на борту «Bless the Lord»

[34], который через несколько дней отплывает в Бриджтаун. Держи, вот письмо для одного единоверца, торговца в этом городе. Его зовут Давид да Коста. Я прошу его оказать тебе помощь, если будет необходимость.

Я все еще возражала, тогда он взял мои руки в свои и, соединив их, заставил меня повторить слова Исайи:

Так говорит Господь:небо престол Мой,а земля подножие ног Моих;где же построите вы дом для Меня,и где место покоя Моего?

Когда я немного успокоилась, он шепнул мне:

– Окажи последнюю милость. Позволь снова увидеть детей!

Принимая во внимание нетерпение несчастного отца, мы не стали ждать ночи. Едва солнце закатилось за голубоватые крыши Салема, как мы все собрались в яблоневом саду. Я подняла голову к узловатым пальцам деревьев; сердце мое было переполнено горечью, спорившей с моей верой. Первой появилась Метахебель, в ее волосах было полно колосьев, будто у юной богини первобытных религий. Бенджамин Коэн Д’Азеведо прошептал:

– Отрада отца, ты счастлива?

Она утвердительно наклонила голову, а братья и сестры заняли место рядом с ней. Она спросила:

– Когда ты будешь с нами? Поторопись, отец. На самом деле смерть – самое большое благо.

Мне пришлось быстро узнать, что даже с оформленным как положено документом об освобождении негритянка не защищена от неприятностей. Капитан «Bless the Lord» – верзила по имени Стэннард – оглядел меня с ног до головы и, судя по всему, то, что он увидел, ему не понравилось. Он колебался, крутя в руках мои документы; в это время сзади к нему подошел какой-то матрос и шепнул на ухо то, что тот, должно быть, и так знал:

– Осторожно, это одна из салемских ведьм!

Ну вот! Снова я столкнулась с этим определением! Тем не менее, решив, что не позволю себя запугать, я возразила: