Я у себя одна, или Веретено Василисы

У всякой сказки смыслов и тайн много. Да, есть несколько блестящих интерпретаций этой. К примеру, есть прелюбопытный анализ «Василисы» в «Бегущей с волками» Клариссы Пинколы Эстес. Пересказывать его не стоит, а от удовольствия процитировать не откажусь:

«Мы уже убедились, что оставаться слишком кроткой глупышкой опасно. Но, быть может, вы все еще сомневаетесь, быть может, вы думаете: «Господи, да кто же захочет быть такой, как Василиса?» Вы захотите, уверяю вас. Вы захотите быть такой, как она, сделать то, что сделала она, и пройти по ее следам, ибо это путь, который позволит вам сохранить и развить свою душу»[1].

«Энглизированная» версия самой сказки, конечно, отвлекает от сути – как вам нравится Баба-Яга, которая говорит Василисе: «Ну что же ты, милая!», – и вдобавок называется «колдуньей»? Мы-то знаем, как старуха изъясняется на самом деле…

Впрочем, это все пустяки: «подлинная история Василисы Премудрой» (по другим источникам – Прекрасной) вполне доступна и есть в любом мало-мальски приличном сборнике русских народных сказок, по соседству с «Пойди туда, не знаю куда» и «Финистом – Ясным Соколом». Сказка как сказка: в меру жестокая, в меру загадочная, со времен детского чтения полузабытая, перепутавшаяся в памяти с другими сказками… Важнее-то не это: она работает. И бывшая рыженькая девочка из подмосковного военного городка, дочка суровой матери и внучка нелюбящей бабки, разыгрывая с помощью группы «Василису», сделала для себя что-то очень важное. И печальная мама трех требовательных дочерей почему-то посветлела лицом, побывав Бабой-Ягой. (Между прочим, Бабу-Ягу в женских группах не очень-то и боятся, относятся к ней почтительно, но с юмором.) А вот еще: энергичная умница-журналистка почему-то вспомнила, как бабушка говорила ей много-много лет назад: мол, в молодости шустрая была, что твое веретено… Вот оно-то ей от бабушки и осталось, только внучке прясть некогда и незачем – надо самой вертеться.

А на некоторых группах Василиса почему-то не вспоминается, они сочиняют или помнят другие сказки «про другое». Вот одна: «Моя жизнь как кочан капусты. Листья смотрят наружу. Этот – к друзьям, этот – к детям, этот – к мужу, этот – к родителям, этот – к работе… Хорошие листья, успешная жизнь, но где же я сама, где кочерыжка? В эти два дня я хотела бы совершить поход за ней, хоть узнать про нее что-то». Вопрос из группы: «Это как изюминка?» – «Нет, изюминка – для других, а кочерыжка – это я и есть, та, которая у себя одна». (Конечно, кочерыжка тоже может быть проинтерпретирована по дедушке Фрейду… Если не смешно, дальше можно не читать.)

Кому как, а мне этот капустный образ – и многие другие, о которых расскажу в свое время, – ближе и симпатичней разговоров про «истинное Я» и «путь к себе». Хотя, конечно, речь идет именно о них. Но еще и о том, что готового рецепта нет: хоть ты сто раз становись перед зеркалом и говори «Я люблю и принимаю себя», хоть выучи наизусть все полезные «советы психолога» – свою нить можно спрясть только самой.

Кто же боится Василисы Премудрой? Да мы сами и боимся, что уж там. И есть чего испугаться: эта история, что называется, обязывает. Как минимум – к попытке посмотреть на свою жизнь и себя в ней иначе, чем привыкли.

«На какой-то миг Василиса пугается силы, которую несет, и ей хочется выбросить пылающий череп. […] Это правда, я не стану вам лгать – легче избавиться от света и снова уснуть. Это правда – порой бывает трудно держать перед собой светильник из черепа. Ведь с ним мы четко видим себя и других со всех сторон – и уродливое, и божественное, и все промежуточные состояния. […]

Плутая по лесу, Василиса, безусловно, думает о своей неродной семье, которая коварно послала ее на смерть, и хотя у девочки добрая душа, череп отнюдь не добр: его дело – быть зорким. Поэтому, когда она хочет бросить череп, мы понимаем, что она думает о той боли, которую причиняет знание некоторых вещей о себе, о других и о мире»[2].