Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем

— Бог сказал… — продолжала проповедница.

— Он не говорил, что курить нельзя, — прервал ее пьяница.

-..что богачи со всем своим серебром и златом будут гореть в адском огне, — закончила она на высокой ноте.

— Вы послушайте меня, — снова заговорил однорукий.

— Убирайся прочь, — закричала великанша, приближаясь к нему, — рехнулся ты, что ли?

Подняв словно для защиты единственную руку, он нырнул в толпу.

— Бог еще может сделать из тебя человека, — крикнула ему вслед проповедница, — ты еще встанешь на ноги.

— Дожидайся, — огрызнулся он с насмешкой. Маленькая женщина с острым личиком тронула меня за рукав и тихо сказала:

— Дай докурить.

Я протянул ей пачку сигарет. Взяв одну, она зашептала с жаром:

— Желаю тебе счастья. Я буду молиться Спасителю, чтобы он тебе помог. Боже милостивый… Желаю тебе удачи. Я помолюсь за тебя.

Она возвела глаза к небу и снова опустила их. Однорукий, пробираясь сквозь толпу, грубо толкнул ее, и она тут же набросилась на него:

— Чтоб тебе никогда счастья не было, — крикнула она злобно. — Чтоб ты пропал. Господь тебя накажет.

— И подумать, что всего лишь девятнадцать веков назад он был здесь, на земле, — сказал пьянчужка в ответ на какое-то восклицание пророчицы.

— А знаешь, почему его нет среди нас, — отозвалась она торжествующе. Он ждет, чтобы трубный глас возвестил конец света.

И проповедница стала раскачиваться как в трансе.

— Отрекитесь от всякой скверны! Отрекитесь от нее! — Тут она с неожиданной силой взвизгнула: — Близок конец! Все мы скоро умрем.

Это мрачное пророчество вывело пьяницу из состояния задумчивости, в которое он на время погрузился. Он посмотрел на проповедницу, разинув рот, затем повернулся ко мне и сказал испуганно:

— А ведь в этом что-то есть.

— Придите ко мне все страждущие… — продолжала проповедница.

— Со мной что-то произошло, клянусь богом. Я узрел свет истины, — вдруг объявил пьяница.

— На Грэйс милость господня.

Высокая женщина приблизилась ко мне и, наклонившись, шепнула на ухо:

— Знаешь, Грэйс Дарлинг написала книгу.

— Да что вы?! — сказал я.

— А ты, видать, писатель?

— Пописываю немного.

На лице ее появилось заговорщическое выражение. В глубине глаз словно приоткрылось окошко, затем она сощурилась и спросила шепотом:

— Хочешь пойти ко мне на ночь?

— Нет, спасибо, — ответил я.

Выражение ее лица тотчас же изменилось, окошко захлопнулось, и она сказала:

— Нет так нет.

— …Значит, ты — писатель, — продолжала она уже совсем другим тоном. Я тоже. Читал когда-нибудь «Тэсс из страны бурь»?

— Читал.

— Это я написала.

— Хорошая вещь, — заметил я.

Тем временем проповедница, закончив тираду, сошла со своей «трибуны». Великанша положила одну руку на ее поникшие плечи, другую — на мои и сказала:

— Надо нам троим как-нибудь собраться и помолиться богу отдельно, без всяких там пьянчужек и прочей швали.

Но тут ее тронул за плечо тот самый пьянчуга.

— Хочешь выпить? — прошептал он. — Я раздобыл бутылочку.

— А деньги у тебя есть? — спросила женщина, продолжая обнимать за плечи меня и проповедницу.

— Пара монет найдется.

— Сейчас приду. — Она снова повернулась к нам, продолжая разговор: Нам надо бы собраться втроем и восхвалить господа.

— Душу-то спас? — спросила меня проповедница.

— Пожалуй, спас, — подтвердил я.

— Ну, пошли, что ли, — с нетерпением прервал нас пьяница.

— Мне пора, — сказала великанша и похлопала проповедницу по плечу. Славно потрудилась, милая, да благословит тебя бог.

Она властно взяла пьяницу за руку и уверенно зашагала, уводя его в темные закоулки Литтл Лонсдэйл-стрит.

Глава 6

Разговоры с людьми, которым городские улицы заменяли домашний очаг, закаляли мой характер.

Прежде я иногда считал себя несчастным человеком, на долю которого выпали беды и лишения, неведомые другим людям. Общаясь с этими отверженными, я стал меньше ощущать свою собственную неполноценность. Напротив, я стал смотреть на себя чуть ли не как на счастливца. Мои костыли начали казаться мне мелкой неприятностью по сравнению с трудностями, которые эти люди испытывали на каждом шагу; видя, как они льнут ко мне, как благодарны за участие, проявленное к их судьбе, я с каждым днем чувствовал себя все более довольным и счастливым.

Мы понимали друг друга. Неуверенность в завтрашнем дне, бедность связывали их узами более тесными, чем дружба. Скоро и я почувствовал, как сильны эти узы. Неприятности, которые причинял мне мой физический недостаток, были хорошо понятны этим людям: ведь в конце концов это была одна из проблем, осложнявших человеческие отношения, — только так они ее и воспринимали.

Теперь уже моя злость, мое возмущение были обращены не против того, что мешало в жизни мне самому, — ибо я понял, что мне еще повезло, — а против того, что калечило жизнь многих мужчин и женщин, которых мне приходилось встречать.

Неожиданно я почувствовал, что кому-то нужен. Какое волшебное, возвышающее чувство! Я увидел перед собой цель, почувствовал, что вношу в жизнь свою долю. Мои записные книжки стали заполняться разными историями, рассказанными мне в порыве откровенности этими людьми, — историями, которые я твердо решил когда-нибудь поведать миру.