Я умер вчера

Итак, имя. Пройдем весь путь сначала. Преступникам нужно было некое имя, которое они надеялись найти в записях Инессы. Они его не нашли, поскольку Инесса наделяла своих клиентов выдуманными именами. Тогда они пришли к ней и стали задавать вопросы. Судя по всему, Пашкова не торопилась давать ответ, иначе они не истязали бы ее. Сказала она им в конце концов это имя или нет? Вариант первый: сказала. Тогда зачем они залезли в квартиру Готовчица? Вариант второй: не сказала. Потеряла сознание, преступники решили, что она мертва, и начали искать заветное имя в записях Готовчица. Чье имя может оказаться в бумагах и Инессы, и ее любовника? Ответ очевиден: имя одного из пациентов профессора. Но тогда возникает другой вопрос: почему Инесса не назвала его? Почему пожертвовала своей жизнью, но сохранила тайну? Ради кого она могла так поступить? Ради человека, который ей очень дорог. Но все свидетельствует о том, что таким человеком в ее жизни был только профессор Готовчиц. Нет, не складывается…

За спиной послышался шум мотора, Татьяна оглянулась и увидела машину, которая остановилась прямо возле ее подъезда. Из машины вышли двое мужчин, один постарше, другой совсем молодой, обвешанный фотоаппаратурой. Остановившись возле подъезда, они стали живо что-то обсуждать, поднимая голову и разглядывая окна. Тот, что помоложе, обернулся, увидел Татьяну, что-то сказал мужчине постарше. Они еще какое-то время посовещались, потом повернулись и дружно двинулись к ней. Примерно на полпути они вдруг убыстрили шаг, и лица их при этом засияли, как медные чайники.

– Простите, пожалуйста, вы – Татьяна Томилина? – запыхавшись, спросил молодой фотограф.

Татьяна попыталась быстро сообразить, не прикинуться ли ей дурочкой, но не успела ничего ответить, как фотограф быстро заговорил:

– Как нам повезло! Мы же специально к вам ехали. Номер дома знали, а номер квартиры нам не сказали. Мы уж собрались по соседям идти, спрашивать, где живет известная писательница. А тут вы сами…

– Что вам угодно? – сухо спросила она.

Общаться с журналистами не было ни малейшего желания. И настроение не то, и после двух последних публикаций симпатии они не вызывали.

– Нам угодно интервью! – резво выпалил молодой.

Но тот, что постарше, осторожно взял его за плечо и отодвинул в сторону.

– Не сердитесь на нас, Татьяна Григорьевна, – мягко сказал он. – Мы не хотели нарушать ваше уединение. Я понимаю, в вашем положении вам хочется покоя и тишины, и наше появление, наверное, вас раздражает. Но я хочу, чтобы вы знали: мы глубоко возмущены тем потоком оскорблений, который вылился на вас. Мы бы хотели опубликовать совсем другой материал и реабилитировать ваше имя.

– Не надо преувеличивать, – холодно ответила Татьяна. – Речь идет всего о двух статьях, так что о потоке оскорблений говорить, по-моему, преждевременно. Я не нуждаюсь в реабилитации.

– Почему о двух? – удивился журналист. – Их как минимум семь или восемь. Вот, они все у меня с собой, я специально их захватил, чтобы, задавая вам вопросы, дать вам возможность ответить на каждую.

– Восемь? – переспросила Татьяна, с трудом шевеля онемевшими губами. – И что же в них написано?

– А вы действительно не знали? – встрял фотограф. – Что вы, вся Москва только о них и говорит.

Журналист, который постарше, достал из висящей на плече сумки папку и протянул Татьяне.

– Хотите ознакомиться?

– Да, – кивнула она.

– А интервью дадите?

– Не знаю. Сначала я прочту это, а потом решу. Погуляйте пока, – сказала она таким же тоном, каким иногда выпроваживала из кабинета подследственных со словами «Подождите в коридоре».

Журналист и фотограф послушно отошли на некоторое расстояние и стали что-то обсуждать вполголоса. Татьяна открыла папку и начала читать статьи, заголовки которых были отмечены желтым маркером. С каждым прочитанным абзацем ее охватывали недоумение и обида.

«Книги Томилиной – плохое подражание западным образцам, столь же неумелое, как печально известные «Жигули», которые делались по образцу «Фиата»…» Но она никогда не старалась подражать кому бы то ни было, она писала так, как чувствовала и думала сама. И все ее книги были о России, о сегодняшнем дне, о людях, которые ходят по улицам рядом с нами и пытаются решить свои чисто российские жизненные проблемы. При чем тут западные образцы?