Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Известно, что Ленин называл Нечаева “титаном революции”, что ленинское положение (1902 года) — “дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию” — это нечаевская формула. Но я не останавливаюсь на всем психологическом и душевном сродстве Нечаева и Ленина, это увело бы нас далеко от “Архипелага ГУЛАГ”. Я приведу только рассказ старого друга и сотрудника Ленина Бонч-Бруевича, с 1917 года управлявшего у Ленина делами его Совнаркома. В 1934 году Бонч-Бруевич опубликовал то, что говорил о Нечаеве Ленин. Ленин говорил: “Совершенно забывают, что Нечаев <…> умел свои мысли облекать в такие потрясающие формулировки, которые оставались в памяти на всю жизнь. Достаточно вспомнить, — говорил Ленин, — его ответ в одной листовке, когда на вопрос "кого же надо уничтожить из царствующего дома?” Нечаев дал точный ответ: "всю великую ектению…" Да, весь дом Романовых!.. Ведь это просто до гениальности! Нечаев должен быть весь издан… Так неоднократно говорил Владимир Ильич”, — рассказывает Бонч-Бруевич.

Когда в сентябре 1917 года Ленин захватил в России власть, свой восторг от нечаевскои “гениальности”, от “всей великой ектений” он скоро и хладнокровно привел в исполнение. Ленин зверски умертвил всех Романовых: и царя, и царицу, и всех их детей, и всех великих князей, которые были в пределах досягаемости, за исключением Гавриила Константиновича, жизнь которого Ленин высочайше подарил Максиму Горькому за то, что “буревестник революции” от оппозиции большевикам перешел к сотрудничеству с большевиками.

Говорят, что из Екатеринбурга голова Николая II была доставлена в Москву, в Кремль, Ленину — в банке со спиртом — как доказательство пахану, что его мокрое дело выполнено — “вся великая ектения” уничтожена.

Ни от каких мокрых дел Ленин не падал в обморок. Вот его телеграмма от 9 августа 1918 года Евгении Бош: “Получил Вашу телеграмму. Необходимо <…> провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов, белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении”. А своему сатрапу Гришке Зиновьеву, председателю балаганной Петрокомму-ны, Ленин в 1918 году давал такие директивы: “Надо поощрять

энергию и массовидность террора”.

Чтобы почувствовать, насколько морально гнусны были террористы французской революции, достаточно прочесть хотя бы допрос и так называемый суд над Марией Антуанеттой. Здесь весь их террор — как океан в капле воды. В “Окаянных днях” ИАБунин записывает 11 мая 1918 года: “… читаю Ленотра. Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский. Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские”. Разумеется. Террор якобинцев был шуточным в сравнении с террорищем Ленина, захватившим одну шестую часть земли, на которой это чудовище и заложило “Архипелаг ГУЛАГ”, работающий уже многие десятилетия.

“Архипелаг” — целиком и полностью — вырос из политической доктрины и практики именно Ленина, из его отношения к миру и людям. Жаль, что Солженицын приводит только две цитаты из легших на бумагу мыслей Ленина, приведших в своем развитии к “Архипелагу ГУЛАГ”. Солженицын приводит известные письма Ленина к своему наркому юстиции Курскому. Солженицын пишет: “К процессу эсэров очень торопились с уголовным кодексом: пора было уложить гранитные глыбы Закона! 12 мая, как договорились, открылась сессия ВЦИК, а с проектом кодекса все еще не успевали — он только подан был в Горки Владимиру Ильичу на просмотр. Шесть статей кодекса предусматривали своим высшим пределом расстрел. Это не было удовлетворительным. 15 мая на полях проекта Ильич добавил еще шесть статей, по которым также необходим расстрел <…> Главный вывод Ильич так пояснил наркому юстиции: "Товарищ Курский!

По-моему, надо расширить применение расстрела…"” “Расширить применение расстрела! — чего тут не понять, — пишет Солженицын. — Террор — это средство убеждения, кажется, ясно!.. Но вдогонку, 17 мая, Ленин послал из Горок второе письмо: "Т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю вам набросок дополнительного параграфа уголовного кодекса <…> Основная мысль, надеюсь, ясна <…> открыто выставить принципиально и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора <…> Суд должен не устранить террор <…> а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире… С коммунистическим приветом. Ленин". Комментировать этот важный документ, — пишет Солженицын, — мы не беремся. Над ним уместны тишина и размышление”.