Я вчера видел раков

Соберите что-нибудь из арифметики, грамматики и плывите к людям.

Из техники – не сообщим вам.

Из медицины – не сообщим вам.

Из истории – наврем вам.

Из физики – не сообщим.

Из биологии…

Все труднее нам выглядеть людьми – это уже стоит чудовищных усилий и удается единицам.

Извините нам ваше рождение – слепое, как у кошки.

Не ахайте от чужой техники, не восхищайтесь, начните сначала, разберитесь сами и не спрашивайте. Ответов наших не слушайте.

Советов наших не слушайте.

Леченье наше, ученье наше не принимайте. Пожалейте нас и уходите.

Что бы мы ни говорили, мысленно мы с вами.

Мы давно носим вашу одежду.

Поем ваши песни…

Крадем ваши слова.

Мы жалкие, и не жалейте нас.

Будильники наши.

Кошелки наши.

Идеи наши.

Культура наша.

Не жалейте нас, а пожалейте и уходите.

С вами наша зависть.

С нами ваше прошлое.

И видится Ему из космоса

И видится Ему из космоса живописная картина, но без масла: где-то посередине скалой стоит хорошая жизнь и подбираются к ней с разных сторон какие-то люди. Через крепостное право добирались – не попали, рядом прошли. Через коммунизм добирались – не вышло: слишком в сторону отвалили. Кто-то сказал: через рынок ближе всего, только надо назад отойти и половину продуктов выбросить, чтоб налегке разогнаться. Отошли назад, стали разгоняться. Пока набирали скорость, потеряли последние ориентиры, где именно та хорошая жизнь находится. Чувствуют: где-то рядом, и запах гонит, и музыку слышно.

С криками, воплями проскочили мимо, чуть обратно в феодализм не попали. Снова разворачиваться начали – корму об камни бьет, нос на мель лезет.

Хорошо тем, кто там, в той жизни, родился. Стоят они, смотрят сверху, как эти мучаются, подплывая с разных сторон, и кричат: «Левей давай, левей, еще левей!..» А эти приглашают их к себе: «Покажите, направьте изнутри».

Нет, говорят, мы только от себя корректировать можем.

Некоторые вообще кричат: «Давайте в сторону, езжайте своим путем». Своим путем – это опять путем холода и недоеданий, путем отсутствия целей и больших человеческих потерь.

Так и запомнится Господу эта незабываемая картина: стоящая посреди космоса хорошая жизнь и кружащая вокруг нее лайба со всеми своими концами и пробоинами.

Вопрос у меня к Нему, вежливый, на Вы: «Что ж Вы не поможете, Господи?»

Имя

Я сам труслив до невозможности.

Но есть то, на что мы опираемся,

и если его деформировать,

то ходить будем, ныряя и хромая, и лицо будет искажено,

и все будут видеть и перестанут доверять,

и то, чем ты зарабатываешь, – имя твое, оно не может быть слегка испорченным,

оно пропадет начисто.

Зачем лишаться своего имени и ради чего?

Как-то не припомню, чтоб очень хорошо платили за утраченное достоинство или так уж наказывали за сохраненное.

Но за имя твое платили и будут платить благодарностью, услугами, любовью и иногда деньгами.

Потому так раздражает независимость:

невозможно власть к ней применить.

А талант и независимость – как бы уже власть, и другая власть относится к этой с ревностью.

А та, что поумней, пытается сотрудничать.

Хотя сотрудничать невозможно:

начинается то, о чем сказано выше.

Лучше всего выразить уважение и оставить в покое.

В этом одиночестве и есть его судьба.

После разлуки

Итак, Одесса, после долгого перерыва, здравствуй! Разные чувства овладевают при выходе на знакомую сцену. Раньше можно было сказать: Одессу нужно беречь. Сегодня нужно сказать: Одессу нужно спасать.

Одесса держалась на трех китах: искусство, медицина, флот. Что такое искусство, медицина, флот? Это люди, личности. Если их выкорчевывать, если одобрительно смотреть, как разбегаются писатели, журналисты, если преследовать редчайших ллойдовских капитанов, загнать их в Тикси, как Никитина, в Ялту, как Дашкова, на Дальний Восток, как Назаренко, то мы получим то, что мы получили. Анкеты у всех в порядке – полный ажур – и нет жизни. Теперь, чтоб что-то поставили в театре – надо пригласить, чтоб вылечили – надо выехать, чтоб спасли – надо позвать с берега.

Долгое время нам внушали, что своеобразие Одессы в промышленности. Нам запрещали говорить одесским языком, нам запрещали петь одесские песни и танцевать под них. Разные бригады из разных городов наводили здесь порядок. И сейчас некоторое среднее руководство одолевает тоска по порядку: «Эх, крепкая рука нужна», «Эх, осадить надо», «Эх, вона что с молодежью, прикрутить надо».

Я только хочу сказать, мы там уже были. Мы только что оттуда. Мы этот край запретов, раздолбов и КПЗ знаем наизусть. Мы там каждую тропку знаем. Результат известен всем, на все запреты и приказы мы ответили огромной неосознанной неподвижностью, очень напоминающей забастовочное движение: ни в одной столовой нельзя было поесть, ни одно пальто нельзя было надеть, ни одна электроника не срабатывала, залы кинотеатров были пустыми, центрами культуры стали очереди. А успехи мы имели там, где не могли проверить сами. Сейчас другое. Сейчас мы испытываем один из тех счастливых моментов, когда мы живем в согласии со своим правительством. Этот момент надо использовать для возрождения Одессы.