Я верую – Я тоже нет

Этих проблем не решит закон о ношении хиджаба. Он запрещает внешние знаки, и, чтобы не называть конкретно определенное течение ислама, все религии смешали в кучу, тогда как закон касался только одной из них, ее радикального и малочисленного меньшинства.

Бегбедер: Принцип светского характера образования один и тот же для всех: религии не должны присутствовать в общественных учреждениях. Ты не сторонник того, чтобы в государственных лицеях вывешивать крест?

Ди Фалько:

Разумеется, нет. Но вспомним, почему епископы были против этого закона. Они не боялись, что те, кто носит крестик на шее, лишатся права его носить. Просто они полагали, что проблему не урегулировать с помощью закона. Со своей стороны я хотел бы быть уверенным, что закон будет соблюдаться и не станет стимулом для явных провокаций в духе героического псевдосопротивления.

Бегбедер: В конце XIX века Республика ощущала угрозу со стороны Церкви, а сегодня христиане, похоже, чувствуют, что Республике угрожает ислам?

Ди Фалько: «Христиане» – ты хочешь сказать «граждане»? Какие из существующих феминистских движений выступили в защиту женщин-мусульманок? Много ты видел таких, кроме одного, недавно возникшего, – «Ни шлюхи, ни рабыни»?[71]

Меня поражает это молчание, это бездействие. Мы капитулируем перед сутью проблемы.

Бегбедер: Когда я был ведущим «Гипершоу», меня поразило одно обстоятельство: можно было ставить скетчи, направленные против Иисуса, но только не против Магомета. Как будто дозволен только один вид расизма – антихристианский…

Что такое хиджаб? Обычай, мода, обретение укрытия в групповой принадлежности, способ ограждения отрочества, вроде тех, что затронули всех нас, целомудренное требование защиты от эротизации общества, следствие радикализации одного из течений ислама?

Ди Фалько:

Нося хиджаб, мусульманка показывает, что она покорна Богу. Таков точный смысл самого слова «мусульманин»: «покорный». Это зримый для всех знак ее покорности и принадлежности к общине. Однако разных интерпретаций и осмыслений не меньше, чем женщин, носящих хиджаб. И запрет внешних – явных, подчеркнутых – знаков в образовательных и административных государственных учреждениях имеет границы, с трудом поддающиеся определению. Что делать, если мужчина отпускает бороду? И какую бороду? И т. д.

Интересно отметить, что все больше молодых католиков носят крестик на шее. Может быть, это ответная реакция? Может быть, они стремятся утвердить свою самобытность в анонимно-безразличном обществе? В 1949–1950 годах в Марселе, будучи ребенком, я принадлежал к некой группе – движению «Отважные сердца», организованному наподобие скаутов. Мы должны были достигать определенных ступеней, а в награду вручался цветной крест: голубой, красный и т. д. Поднявшись на одну из ступеней, я с гордостью нацепил свой крестик на серую блузу, и директор школы немедленно заставил меня этот самый крест снять. Таково было наследие закона 1905 года.

Бегбедер: В США свобода открыто заявлять о своей религиозной принадлежности не ограничена. Нет закона, который запрещал бы публично выражать свои убеждения, даже для ку-клукс-клана или неонацистов, которые, кстати, не стесняются устраивать уличные демонстрации под защитой полиции. Не способствует ли непредвиденный эффект этого религиозного либерализма замкнутости общин? И в этом плане не ведет ли издание законов к тем же последствиям, что и отсутствие законов?

Дени Тиллинак написал книгу «Бог наших отцов, или Защита католицизма», где он упрекает нас, французов, в том, что мы не знаем своей истории, связанной с христианством, и ведем себя так, будто все религии равноценны. Он добавляет среди прочего, что отношение к католицизму и исламу не должно быть одинаковым, потому что католицизм составляет часть истории нашей страны и Европы, чего не скажешь об исламе.

Как ты относишься к этой точке зрения?

Ди Фалько: Я читал книгу, и мне самому трудно принять факт отрицания первостепенного значения христианства в нашем обществе. Даже когда отрицание принимает форму сознательного умолчания, что можно отметить далеко не только в Европейской конституции. Такое отрицание, или «забвение», слишком часто оправдывают принципом светского характера общества.

Бегбедер: Духом политкорректности, боязнью расизма?

Ди Фалько: Каковы бы ни были основания, допуская это отрицание, мы можем прийти к нелепым последствиям: зачем тогда сохранять, к примеру, григорианский календарь, где что ни день, то праздник какого-нибудь святого? Между тем все светское западное общество живет в ритме календарной реформы папы Григория XIII.