Я вещаю из гробницы

Викарий безуспешно попытался пригладить растрепанные волосы, раздуваемые ветром. Щелкнула вспышка.

— О чем вы подумали, когда увидели кровь? — обратился к нему другой человек. — Говорят, кто-то бросил костыли. Это правда?

По толпе пронеслись возгласы.

— Джентльмены, пожалуйста. Всему свое время.

— Как насчет трупа в склепе, викарий?

Я уже видела сенсационные заголовки в завтрашних «Хрониках Хинли» и «Морнинг Пост-Хорн», и викарий, скорее всего, подумал о том же.

ТРУП В СКЛЕПЕ! СВЯТОЙ ПЛАЧЕТ КРОВЬЮ!

С такой рекламой епископ скоро отправит его на новую должность где-нибудь в районе Амазонки. Пресса безжалостна, и церковь тоже.

— Джентльмены, прошу вас… Помните, что сегодня Страстная пятница. Ничто не должно осквернить…

— Пропустите меня! — крикнула я. — У меня важное дело! Пожалуйста, пропустите!

Я протолкалась локтями сквозь толпу и оказалась рядом с викарием. Взяв его за локоть, сценическим шепотом, достаточно громким, чтобы услышали репортеры, я прошептала:

— Боюсь, ей стало хуже, викарий. Доктор говорит, что она протянет недолго. Вы должны прийти.

Я переминалась с ноги на ногу, жутко мигая в надежде выдавить слезу.

Викарий взглянул на меня так, как будто он только что пробудился на другой планете.

— Пожалуйста, — прохныкала я, потом мой голос поднялся до громкого завывания: — Пока не стало СЛИШКОМ ПОЗДНО!

Я потянула его за руку, повернула и втащила его в церковь, захлопнув за нами дверь и задвинув засов.

— Фьюить! — присвистнула я. — Какая осада! Как в «Айвенго». Мы можем тайком выбраться через ризницу.

Секунду викарий смотрел на меня пустыми глазами. Он был еще больше потрясен, чем я думала. Вся эта история играла свою роль, не говоря уже о его проблемах с Синтией.

Я подвела его к задней скамье и села рядом с ним.

— Все будет хорошо, — сказала я. — Я почти во всем разобралась.

Его лицо, окрашенное в лиловый оттенок светом, падающим сквозь витраж, неохотно повернулось ко мне.

— О, Флавия, — произнес он. — Если бы это только была правда.

19

Только когда я была уже на полпути к дому, меня осенило.

«Если бы только это была правда», действительно! Очевидно, что, несмотря на призвание викария, ему не хватает веры.

Я взяла его за руку, провела через дверь ризницы, на цыпочках прошла с ним по церковному двору и доставила домой в безопасности. Потом спряталась за большим надгробием и наблюдала, как ворчащая толпа медленно рассеялась и исчезла.

Никто из них не сообразил заглянуть за церковь. Никому не пришло в голову проследовать за нашей печальной процессией к воображаемому смертному одру. Их всех так тронула моя притворная миссия милосердия, что никто — даже самые ожесточенные газетчики — не прикоснулись к двери в церковь.

И при этом викарий не имел веры в меня.

Ненавижу признаваться, как это меня ранило.

Самое лучшее средство для успокоения разочарованного ума — это кислород. Пара глубоких вдохов старого доброго O возрождает в теле каждую клетку. Полагаю, я могла бы подняться в лабораторию за бутылочкой этого добра, но, как по мне, это был бы обман. Нет ничего лучше кислорода в его натуральной форме — кислорода, естественным образом произведенного в лесу или оранжерее, где множество растений с помощью процесса фотосинтеза поглощают отравляющий углекислый газ, который мы выдыхаем, и вырабатывают взамен кислород.

Однажды я сказала Фели, что благодаря кислороду дышать свежим воздухом — все равно что дышать Богом, но она ударила меня по лицу и заявила, что я святотатствую.

Оранжерея в Букшоу, как я обнаружила, всегда поднимает мне настроение сразу же, хотя какую часть этого следует приписать обществу Доггера, а какую — кислороду, я не могу сказать. Вероятно, пятьдесят на пятьдесят. Одно было точно: оранжерея — безмятежное место. Никогда не услышишь об убийстве, совершенном в оранжерее.

Моя теория гласит, что дело в O.

Я обнаружила Доггера среди цветочных горшков, он перевязывал свои инструменты толстой бечевкой.

— Доггер, — небрежно сказала я, наклоняясь, чтобы поближе рассмотреть нарцисс в горшке, и подавляя зевок, — что бы ты сказал, если бы я спросила тебя о причине атрофии мускулов большого пальца и слабости рук?

— Я бы сказал, что вы были в Богмор-холле, мисс Флавия.

Полагаю, мне следовало остолбенеть, но почему-то этого не случилось.

— Ты видел фотографию миссис Ридли-Смит?

— Нет, — ответил Доггер, — но я слышал досужую болтовню слуг.

— И?

— Очень печально. Из того, что я слышал, могу заключить, что это классический случай отравления свинцом. Затронуты сгибающие мышцы и в меньшей степени разгибающие. Но вы уже это обнаружили, не так ли, мисс?

— Да, — ответила я, — но мне нужно было, чтобы ты подтвердил.

Между нами повисло молчание, пока мы оба размышляли о том, что неизбежно воспоследует.

— Ты все время это знал, — я попыталась сделать так, чтобы мои слова не прозвучали обвинением.

— Да, — ответил он, и в его словах была печаль, — я все время знал об этом.

Между нами снова воцарилось молчание, причина которого была в том, что мы оба избегали любого упоминания Харриет.