Я все еще мечтаю о тебе...

Мэгги съехала на обочину и погладила Бренду по руке:

— Очень печально думать, что тебе пришлось через это пройти.

— Ох, Мэгги, не представляешь, до чего тяжело, когда люди, которых ты даже не знаешь, ненавидят тебя просто за цвет кожи — за то, в чем ты совершенно не виновата.

Мэгги едва не сказала Бренде того, чего никому не говорила, но в последний миг передумала. Но она знала, каково это. Прекрасно знала.

Бренда, конечно, права. Цветные вошли сейчас в моду, и, как говорит Этель, белые так медленно размножаются (особенно пресвитерианцы), что она совсем не удивится, если лет через пятьдесят они окажутся в меньшинстве. Если такое случится, интересно, станут ли проводить раз в году Месяц истории Белых на телеканале А&Е — рассказывать о старинных обычаях и готовить блюда аборигенов типа заливного в томате и шоколадного мусса и подавать при этом скатанные салфетки в кольце.

Чикаго

1975

Бренда, как и любой человек, вступивший в борьбу с расовой сегрегацией, хранила в памяти то, что случилось если не с ней самой, то с другими членами семьи или друзьями. Окончив колледж, полная идеалистических идей, она отправилась в Чикаго — работать учительницей в негритянской части города. Но большинство ее учеников выросли в районе Кабрини-Грин[25] и повидали слишком многое и слишком рано, и потому в классе сидели дети с мертвыми глазами. Бренда изо всех сил старалась достучаться до них и даже думала, что некоторым девочкам сумела помочь, но спустя несколько лет она ехала мимо этих мест и увидела этих девчонок на углу — совершенно никакие от наркотиков, они явно работали там. Это был тяжелый жизненный опыт. Бренда выросла в приличном квартале, где селились люди среднего класса, и оказалась не готова к жестокой реальности жизни детей, выросших в негритянских гетто. И в последний год, когда одна ученица наставила на нее пистолет за то, что Бренда отказалась отпустить ее в коридор к мальчику, она поняла: пора уходить. Как и ее друзья, переехавшие на Север, Бренда тосковала по дому, и, когда расовая ситуация на Юге смягчилась, многие потянулись назад в Бирмингем. Конечно, до идеала было ой как далеко. Дураков везде полно — и среди белых, и среди цветных. Бренде не повезло, трое из дураков приходились ей племянниками — Кертис, Девейн и Энтони.

В юности ее героями были такие люди, как Соджорнер Трут[26], Тэргуд Маршалл[27]

и Мартин Лютер Кинг, а у племянников стены оклеены портретами рэп-звезд. За каждой такой звездой тянется криминальный хвост длиной в милю.

Теперь ее племяннички тусуются по городу, навесив на шею золотую цепь, а в ухо воткнув серьгу с брильянтом, все непременно в бейсболках задом наперед, а под бейсболкой — бандана, а трусы торчат выше так называемых штанов, промежность которых болтается в районе коленок. Их дедушки с бабушками, как и родители, учились в колледжах, а эти трое с трудом окончили школу — и хватит, и нынче не могут связать двух слов. Если они еще раз заявят ей: «Ну че, прикинь, сечешь, о чем я», она наверняка не удержится и завизжит.

Племянники внушали Бренде такое отвращение, что она перестала пускать их в дом. Слава богу, есть у нее Артур, еще один племянник. У него хорошая работа на канале CNN. А племянница Сандра, дочь Робби, выбрала историю основным предметом в Бирмингемском Южном колледже. У нее есть голова на плечах. Но эти трое… Будь у них одна шея на троих, она бы обхватила ее и сдавила как следует. Других они, может, и одурачат, но она прекрасно знает, куда они катятся. Когда ее выберут мэром, первое, что она сделает, это похватает всех наркоторговцев и сутенеров в городе и упрячет за решетку. И если для этого придется настроить новых тюрем, она так и поступит.

Хотя в Бирмингеме с 1979 года мэр цветной, она будет первой цветной женщиной-мэром. Бренда не сомневалась, что победит на выборах. Хейзел убедила ее в том, что она может добиться всего, что захочет, а Хейзел никогда не ошибалась.

Некоторые ее друзья до сих пор с недоверием относятся к будущему и боятся давать волю надеждам. Может, если бы ее избивали, или, как сестру Тонью, обливали из пожарного шланга, или бросали в тюрьму, она бы думала по-другому. Завсегдатаи маршей протестов твердят, что у нее не было настоящего «цветного опыта». Может, они и правы. Но прошлого ведь не изменишь. Нужно думать о настоящем. Она хочет, чтобы людям жилось легче прямо сейчас.