Я все скажу

– А отец твой не явится вдруг? Не удивится, что за мужик на его кухне сидит? С дочкой чаи распивает?

– Папаша давно отсюда отвалил. Мы с ним встречаемся, как в американских фильмах: два раза в месяц по воскресеньям, с двух до шести. Да у него там другая семья завелась. Так что мамочка моя свободна.

– Спасибо, что разъяснила.

Они проболтали часов до девяти. Чашки были красивые, чай вкусно заварен, пирожные свежие.

Но Кристи так и не отвечала на звонки ни Богоявленского, ни Алисы – они подряд, друг за дружкой, набирали номер.

– Что ж, пора и честь знать. Надо мне собираться. Маме большой привет. Не забудь передать ей букет.

– Нет, оставлю себе. А вы для нее – хороший выбор.

– Одобряешь?

– Одобряю. Если только вы на еще более молоденьких не соскочите, типа меня.

– Если честно, признаков педофилии никогда за собой не замечал.

– Что ж, хотелось бы верить. Ступайте.

* * *

Он уехал, никак не думая, что придется ему сегодня же сюда возвращаться.

А до этого – снова вспоминать о Кристине.

В начале одиннадцатого, когда он добрался наконец до своей дачи в поселке Красный Пахарь, решил посмотреть в компе почту, пришедшую за день.

Среди спама и пары нужных писем – от редактора и из школы писательского мастерства, где он преподавал, – вдруг оказалось нечто странное: в шапке письма значилось: «Юрию Богоявленскому, кое-что интересное о ваших друзьях».

К письму прилагался видеофайл. Стало и впрямь интересно.

Поэт прокачал файл через антивирусную программу: ничего вредоносного нет. Видео занимало чуть больше пяти минут. Начал смотреть.

Нет, то была не порнуха в полном смысле этого слова. Порнофильм предполагает специально подготовленные тела, поставленный свет, разные планы, дубли. Здесь ничего подобного не наблюдалось (отметил Богоявленский насмотренным «киношным» глазом) – просто домашнее интимное видео.

Цифры в углу экрана показывали, что съемка очень давняя: 05.02.2002 года, почти двадцатилетней давности. Богоявленский помнил те времена: многие парочки, ошалев от доступности видеотехники, практиковались в собственном «домашнем порно». Ставили камеру на штатив и снимали самих себя. Поэт, как публичная персона, ничего подобного никогда себе позволить не мог.

Обстановка на видео свидетельствовала о былых, ушедших временах – привет из девяностых: сумеречный зимний свет, скромное убранство панельной квартиры, бабушкин интерьер. И два юных тела. Женское он сразу узнал. Хотя, конечно, оно переменилось: нынче стало менее угловатым, более округлым, увеличились грудь (и больше отвисла после родов) и бедра. Но он видел его только что, этим вечером и ночью, и, уж конечно, хорошо знал и помнил.

Да, на видео оказалась Кристина. Юная, почти на двадцать лет моложе – значит, примерно девятнадцатилетняя.

А с ней – он не сразу узнал, но потом догадался и уже не усомнился.

Такой же молодой, красивый, накачанный – недавно убиенный актер Андрей Грузинцев.

Они вытворяли то, что обычно делается в постели, без зажима и стыда. Богоявленский даже узнал ухватки, органически присущие в любовных ласках именно Кристи. Это было неловко, обидно и странно возбуждало.

Глаза обоих героев документальной ленты и их временами нетвердые движения свидетельствовали, что сознания любовников замутнены какими-то веществами – хорошо, если только спиртосодержащими.

А в целом если разобраться: ничего особенного – кто по молодости не творил подобные и еще более залихватские штуки!

Но вот то, что Кристина, оказывается, с Грузинцевым знакома (да как близко!) и ничего ему до сих пор не сказала, – было обидно. Стало понятным ее странное поведение в театре, когда она не хотела дарить актеру цветы, и ее смущение при встрече с ним за кулисами. И то, как горько она плакала, когда артиста убили.

Да, ошеломляющее видео, если разобраться. Интересно, кто его послал? Как и следовало ожидать, отправитель – анонимный, вероятно, с одноразового адреса.

«Да, Кристинка тогда была хороша, – подумалось. – Скромница, студенточка». Захотелось выпить, и Богоявленский пошел было вниз, на кухню, за своим любимым виски – но хорошо, что не успел.

Раздался телефонный звонок. Легка на помине: Кристина.

– Да! – схватил он трубку.

– Юра. – Голос сдавленный, едва шепчет. – Приезжай, пожалуйста, поскорей ко мне домой.

– А что случилось?

– Валера. Мой муж. Явился. Бьет меня. Грозится убить.

– Я сейчас еду! Да ведь надо вызвать полицию!

– Нет, нет, не хочу, я справлюсь, дождусь тебя.

– А где Алиса?

– Она ушла, слава богу, у нее свиданка.

– А ты откуда сейчас говоришь?

– Из ванной. Я заперлась.

– Сиди, не выходи. Не открывай ему. Я мчусь.

– Код подъезда восемнадцать сорок три, в квартиру дверь я не заперла.

На глазах у изумленной кошки – она не привыкла к таким прыжкам в их размеренной жизни – поэт наспех оделся, скатился по лестнице и помчался назад в Москву.

Вечерний трафик спал, поэтому на пустой Ярославке он разгонялся до двухсот: плевать на штрафы.

А в это время – он очень хорошо представлял себе, что там творится, в квартире на Маломосковской, – потом оказалось, что примерно так все и было: