Я вспоминаю...

Долгий воздушный перелет, ответная речь, произнесенная перед международной аудиторией на чужом языке, необходимость стоять прямо, дабы никому не могло и в голову прийти, что его терзают артрит и бремя других непростых проблем, — все это до предела истощило силы Феллини. Когда он был здоров, ему не стоило ни малейшего труда, сославшись на легкое недомогание или травму, избавиться от необходимости куда-нибудь ехать; но вот он занедужил всерьез, и первым его побуждением стало как можно дольше прятать свою болезнь от посторонних глаз. Дело было не в непрошеном сочувствии. Он боялся, что теперь, когда его привычки и обыкновения стали хорошо известны, ему просто не поверят. К тому же слухи о его нездоровье могли стать дополнительным препятствием к тому, что заботило его больше всего, — поискам денег на новую постановку.

В ту ночь Феллини жаждали видеть на каждом приеме, происходившем в Лос-Анджелесе. Его самого, впрочем, приемы мало интересовали. Слишком уж изнурительным оказался прямой рейс Рим — Лос-Анджелес. Делать пересадку на восточном побережье ему не хотелось: это еще больше затянуло бы путешествие, а вдали от Рима он чувствовал себя растением, с корнями вырванным из родной почвы.

Хотя он испытывал страшный соблазн направиться в гостиницу «Беверли-Хилтон» сразу после того, как фотокорреспонденты запечатлеют его для массовых изданий с золотой статуэткой «Оскара» в руках в примыкавшей к зрительному залу комнате для прессы, Феллини не хотел оказаться неучтивым в глазах членов правления Киноакадемии, единодушно проголосовавших за него. Поэтому он задержался ровно настолько, чтобы иметь возможность лично поблагодарить их, но наотрез отказался остаться на торжественный обед, устроенный для лауреатов и номинантов.

Зато наконец добравшись до своего номера в гостинице, он почувствовал — впервые за последние месяцы — несказанное облегчение. Весь мир строил розовые замки, воображая, как счастлив Феллини удостоиться «Оскара»; для самого же режиссера радостный момент наступил, лишь когда осталась позади торжественная церемония. По его словам, нет ничего утомительнее не принятого до конца решения. Его изнуряло сознание неизбежной дилеммы и необходимость вновь и вновь возвращаться к ней. И вот после месяцев тревоги и стресса, колебаний и опасений, опустошающей борьбы с самим собой и озабоченности состоянием здоровья он вместе с Джульеттой, Мастроянни, Марио Лонгарди и Фьямметтой Профили отмечал свой триумф бокалом шампанского в гостиничном номере.

Марчелло был одержим желанием успеть всюду. На званом вечере его хотела видеть своим спутником Софи Лорен; в то же время в Лос-Анджелесе в данный момент оказалась мать одной из двух его дочерей Катрин Денев: на соискание «Оскара» в номинации «Лучший иностранный фильм» был выдвинут фильм с ее участием — «Индокитай». В специально купленном «оскаровском» платье была и Джульетта; ей тоже хотелось пообщаться с друзьями и знакомыми в ночь триумфа, честь которого она по праву разделяла с мужем; однако и она, и Мастроянни, и прочие предпочли отказаться от светских развлечений, чтобы быть рядом с Федерико.

На следующее утро я навестила Феллини в отеле «Беверли-Хилтон». Он собирался ближайшим рейсом вернуться в Рим. Вышел из лифта и, явно превозмогая боль, двинулся ко мне. Мы сели в глубине гостиничного холла, отделенные невидимым барьером от толпы журналистов и киноманов.

Ему пришлись по душе мои страстные уверения, что его поведение на церемонии было безупречно, осанка безукоризненна, что в его лице не было и следа нервозности или нездоровья, что его английский был достаточно внятен для всех, кто собрался в зале, что он не показался зрителям чересчур полным, а волосы — слишком поредевшими.

«В тот момент, когда я вышел на сцену, я почувствовал такое воодушевление, такой подъем, — признался он. — А то, что было потом, мне не очень запомнилось».

Он был рад, что на приеме, устроенном в его честь Гильдией кинорежиссеров, ему удалось перекинуться парой слов с Билли Уайлдером, хотя из-за неважного самочувствия и пришлось отказаться от планировавшегося выхода на сцену. «В былые времена Билли выглядел старше меня, — меланхолически заметил он, — а сейчас выглядит моложе».

На приеме в Гильдии был и давний друг Феллини Пол Мазурски. «Паулино все хочет показать мне Фармерз Маркет и Венецию. Венецию, штат Калифорния, — уточнил он. — Когда-нибудь поддамся на его уговоры, но не в этот раз».

Наш разговор прервала девочка-подросток, попросившая у Феллини автограф. «А ты знаешь, кто я?» — спросил он с любопытством.

«Феллини», — ответила она не колеблясь.

У нее не было при себе ни бумаги, ни ручки, и он вывел свое имя пальцем у нее на лбу. Она хихикнула и отошла с довольным видом. То, чему не судьба была запечатлеться в ее альбоме для автографов, наверняка запечатлелось в ее памяти.

Когда ее и след простыл, Феллини заметил: «Вчера я спросил одну из тех, кто добивался моего автографа, знает ли она, как меня зовут, а она ответила: «Да, мистер Фильмини».