Я заберу тебя с собой

Ронка поднялся и хныкал. Из носа у него текла струйка крови. Прихрамывая, он поковылял к фонтану. А Баччи ржал, хлопая в ладоши.

Пьетро поднял свой велосипед.

— Это несправедливо, — сказал, закуривая, Пьерини.

Пьетро сел на велосипед:

— Что?

— Что тебя не перевели.

— Мне все равно.

— Правильно.

Пьетро поставил ногу на педаль:

— Мне пора. Пока.

Но прежде чем он отъехал, Пьерини спросил:

— Знаешь, что Палмьери умерла?

Пьетро взглянул ему в глаза. И сказал:

— Знаю. Я ее убил.

Пьерини выдохнул дымное облачко:

— Что ты фигню несешь? Она в ванне утонула.

— Что ты за хрень несешь? — поддакнул Баччи.

— Это я ее убил, — спокойно повторил Пьетро. — Это не фигня.

— Ну-ну, и за что ты ее убил?

Пьетро пожал плечами:

— За то, что меня оставили.

Пьерини кивнул:

— Докажи.

Пьеро медленно тронулся с места.

— Где-то в ее доме осталась змея, это я ее туда принес. Пойди посмотри, если не веришь.

149

«А это похоже на правду, — подумал Пьерини, отшвырнув окурок. — Морони фигню нести не будет».

150

Мьеле устроили праздник. И на то были две причины.

Во-первых, Бруно повысили, и с сентября он будет в составе спецбригады, занимающейся связями местной и организованной преступности. Наконец-то сбывалась его мечта. Он даже купил себе новую машину, «Фольксваген Гольф», в кредит, пятьдесят шесть приемлемых выплат.

Во-вторых, старый Итало вышел на пенсию. И ему за инвалидность полагалась небольшая доплата, на которую можно протянуть. В общем, с сентября он больше не будет ночевать в сторожке у школы, а будет спать, как добрый христианин, в своей постели, с женой, возиться в огороде и смотреть телевизор.

А потому несмотря на африканскую жару отец и сын устроили праздник на лужайке за домом.

Большое кострище, полное раскаленных углей, было обложено камнями, сверху лежала сетка от кровати, на которой жарились телячьи потроха, свиные ножки, колбаски, сыр и тунец.

Итало в майке и сандалиях тыкал заостренным прутом, проверяя, прожарилось ли мясо. Он постоянно протирал голову мокрой тряпкой, чтобы не получить солнечный удар, и кричал, что колбаски готовы.

Пригласили почти всех, кого знали, и на празднике собрались вместе три поколения. Ребятня, носившаяся по винограднику и баловавшаяся со шлангом. Мамочки с большими животами. Мамочки с колясками. Папаши, обжиравшиеся макаронами и упивавшиеся красным вином. Папаши, игравшие с сыновьями в шары. Старички с женами, прятавшиеся под зонтами и в тени деревьев от безжалостного солнца. Из магнитолы в углу лилась музыка — последний диск «Zucchero».

Мухи оживленно роились в дыму над вкусными запахами, исходящими от еды, садились на тарелки с макаронами, рисовыми шариками и кусочками пиццы. Слепней гоняли газетами. В доме компания мужчин столпилась перед телевизором и смотрела футбол, а компания женщин на кухне чесала языками и нарезала хлеб и колбасу.

Все по сценарию.

— Карбонара вкусная. Кто готовил? Тетя? — с набитым ртом спросил Бруно Мьеле у своей девушки, Лорены Сантини.

— А я почем знаю, кто готовил! — хмыкнула Лорена, которой было не до того, она обгорела на пляже и была вся красная.

— Ну так чего б тебе не пойти и не узнать? Потому что вот так надо делать карбонару. А у тебя выходит дрянь какая-то, яичница с макаронами. У тебя яйца выходят вареные. А это тетя готовила, точно она.

— А я не хочу вставать, — возразила Лорена.

— А чтоб я на тебе женился, ты хочешь? Ну так сходи.

Антонио Баччи, сидевший между Лореной и своей женой Антонеллой, прекратил жевать и вмешался:

— Вкусная-то она вкусная, но для по-настоящему правильной нужен еще лук. Оригинальный римский рецепт такой.

Бруно Мьеле возвел глаза к небу. Ему хотелось придушить Баччи. Даже хорошо, что прошлой зимой он перестал с ним видеться, а то это могло плохо кончиться.

— Ты соображаешь, что несешь? Это бред. Ты в кулинарии ничего не понимаешь, помню, как ты однажды доказывал, что окуня на углях не готовят, ты не знаешь, как это едят… Карбонара с луком — да ничего подобного! — Он так возбудился, что, говоря, плевался кусочками макарон.

— Бруно прав. Ты в кулинарии ничего не смыслишь. Лук кладут в аматричану, — поддакнула Антонелла, которая при первой возможности набрасывалась на мужа.

Антонио Баччи поднял руки в знак того, что сдается:

— Ладно, успокойтесь. Я никого не хотел обидеть. А если бы я сказал, что сметаны не хватает, вы бы меня и вовсе убили? О'кей, я не хотел… Что вы на меня накинулись?

— А то, что ты не знаешь, а говоришь. И это бесит, — огрызнулся все еще неудовлетворенный Бруно.

— А мне бы больше понравилось с луком, — промычал Андреа Баччи, поглощавший уже третью тарелку. Паренек сидел рядом с матерью и был весь в макаронах.

— Конечно, так еще сытнее. — Бруно недовольно поглядел на товарища. — Тебе бы парня к врачу сводить. Сколько он весит? Килограммов восемьдесят. Если так и дальше пойдет, он в бегемота превратится. Ты смотри, с этим не шутят. — И обратился к Андреа: — Как ты можешь столько есть?

Андреа пожал плечами и стал подбирать остатки еды с тарелки.

Бруно расправил руки и потянулся:

— Сейчас бы кофе. А Грациано не пришел?