Я здесь...

Предновогодняя тоска наседает, намекает: выйди, начисть рожи паре случайных прохожих, убейся в слюни водкой, угасись тем, что тебе подгонят друзья, а потом, возвращаясь домой, обблюйся в полупустом троллейбусе, везущем тебя на рога к самому черту… Потому что мир несправедлив, потому что ты один. Вечно по жизни один. И легче не станет.

Там, в своей реальности, я бы точно сторчался. Однажды на спор я уже пробовал. Дурак был. Заработал трещину в кости. Месяц на гитаре играть не мог. А отходняк был такой, что чуть в петлю не влез. Но самая жесть, что я до сих пор помню, какими глазами ты тогда смотрела на меня… Хорошо, что я сейчас в этой сказке. Здесь неоткуда достать.

А осенью лес у трассы горел красными и желтыми кронами кленов и берез, а небо было бледно-голубым, почти белым, с молочными облаками. Темные ели на контрасте казались еще более зелеными, загадочными.

Градиент этих цветов каждый раз запускал в голове ассоциации с тобой, рыжая. Он будил мою память, растаскивал душу на куски.

Как тебе лирика? Что скажешь, способен ли мужик на такие чувства?..

Однажды в октябре я увидел у отбойника сбитую лису. Лиса была жива, пыталась поднять голову. Я притащил ее домой и, невзирая на вопли тетки, поселил в своей убогой комнате.

Как ни странно, лиса выжила, к вечеру уже лопала собачьи консервы, спустя день ходила за мной по квартире как привязанная.

Она ждала меня и всеми вечерами сидела возле моих ног.

Но разве так должен был жить самый красивый зверь этого леса?

Я ее отпустил.

Она долго недоверчиво смотрела в мои глаза, но уходить не собиралась. Пришлось заорать, и она скрылась в чаще.

Беги, рыжая.

Пожалуйста, беги и больше не оглядывайся…

Я мог бы спросить, как у тебя дела, оставить обратный адрес, но все это больше не имеет никакого значения. Я просто надеюсь, что у тебя все хорошо.

Sid».

Первой мыслью было вскочить и бежать в ближайшее почтовое отделение, чтобы определить по штемпелю место отправки. Я верчу в руках письмо, выпавшее из параллельного мира, но помимо обратного адреса на нем отсутствуют и почтовые отметки.

И тут в мой мозг, размякший от бесполезного лежания в кровати, вползает похожая на прозрение догадка: это послание могло оказаться в почтовом ящике только одним способом. Сид сам его там оставил.

Спустя двадцать минут я, нахлобучив на голову дурацкую шапку с помпоном и укутавшись в пуховик, еду в троллейбусе и смотрю на застывший солнечный мир сквозь маленький островок прозрачного стекла среди белых морозных узоров.

Сейчас я выйду на остановке у большого торгового центра, пройду десяток метров вверх по улице и окажусь перед темным подъездом ветхого желтого дома, поднимусь по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж, постучу в высокую дверь и услышу за ней шаги. Она откроется, а дальше наяву сбудется самый светлый, самый сокровенный сон.

Я увижу звезды.

Я стану плакать и просить прощения, а он только улыбнется и обнимет меня. Я распрямлюсь, потому что с плеч упадет огромный камень. Я скажу, что больше не боюсь раскрывать свою душу, скажу, что больше не боюсь любить. Скажу, что люблю…