Я жил. Мемуары непримкнувшего

Я сказал Антевилу, что у Советского Союза был выбор между реформой и войной, но теперь получалось, будто я сказал, что, если Советский Союз не пойдет по пути реформ, Соединенные Штаты начнут войну против него. Газета британских коммунистов «Морнинг стар» вышла с тревожной статьей под крупным заголовком «Угроза Рейгана войной приводит Запад в ужас». Даже обозреватель «Нью — Йорк тайме» Энтони Льюис держался этой линии и когда я выразил протест редакции, требуя опубликовать поправку, мне было трудно убедить людей, что есть большая разница между двумя утверждениями[29]. Такая же путаница сопровождала другое мое утверждение — «разрядке пришел конец», которое означало понимание ситуации, а не руководство к действию. Тем не менее даже лондонская «Обсервер» заявила по этому поводу: «Только стервятники желают конца разрядки»

[30]. Хейг выразил «возмущение» и лично принес извинения Геншеру за мое пренебрежительное замечание о нем[39]

. Из этой истерии выходило, будто я, профессор университета, временно работающий в Белом доме, обладал властью ввергнуть мир в ядерный холокост.

Сторонники мягкого курса радовались, так как была большая вероятность, что меня уволят. Но Рейгана убедили, скорее всего Аллен, что я не сказал ничего выходящего за рамки, по крайней мере в отношении Советского Союза. 18 марта Белый дом сделал заявление, что «высокопоставленный американский чиновник» не был уполномочен говорить от имени президентской администрации. Тем не менее два дня спустя «Балтимор сан» опубликовала заявление анонимного чиновника, который утверждал, что «заявления высокопоставленного американского чиновника, которые, похоже, похоронили разрядку и перспективу новых переговоров с Москвой о сокращении вооружений, поставили администрацию Рейгана в затруднительное положение, однако они весьма близки к реально проводимой политике». Главное же недовольство администрации было вызвано моими замечаниями относительно союзников, особенно Германии[31].

Этот инцидент сделал меня, по выражению корреспондента светской хроники «Вашингтон пост», «героем дня»[32]. Шум постепенно затих, но он не прошел без последствий. Меня стали считать даже в Белом доме недисциплинированным интеллектуалом, а не членом команды. Главный карикатурист «Вашингтон пост» Герблок изобразил меня в виде сорвавшейся с места пушки на палубе рейгановского государственного корабля. Тогда мне было пятьдесят восемь, я был намного старше других работников СНБ и привык говорить то, что думал. Мне было очень нелегко свыкнуться с мыслью, что мне закрывали рот просто потому, что я имел достаточно высокое положение и что каждое сказанное мною слово может быть истолковано как выражающее точку зрения администрации. Самое большое чувство облегчения я испытал, вернувшись в академическую жизнь, так как снова мог говорить от своего имени и то, что думал.

В течение двух лет, проведенных мною в Вашингтоне, пресса, как американская, так и иностранная, была почти что без исключения враждебна по отношению к Рейгану и его политике. Даже в столице мы могли рассчитывать только на поддержку «Вашингтон тайме». Весь лагерь либералов считал советское руководство более ответственным, чем наше собственное. Когда советское руководство действовало явно агрессивно, либералы обычно интерпретировали такое поведение как реакцию на нашу враждебность. Конечно же, коммунисты в полной мере использовали такое положение в своих целях.

Для иллюстрации подобного положения приведу лишь один случай. В октябре 1981 года я получил приглашение от одной организации в Гарварде принять участие в диспуте о советско — американских отношениях с участием представителей советского посольства. Он должен был состояться в День ветеранов. Я уже готовился к поездке, когда пришло известие, что мое приглашение было отозвано. Один из организаторов мероприятия профессор Джордж Кистяковский, химик, который когда — то участвовал в создании сброшенной на Хиросиму бомбы и с тех пор стал фанатичным противником «холодной войны», заявил газете «Гарвард кримсон», что я не приехал потому, что не получил разрешение от Белого дома. Это была ложь, так как никаких препятствий мне не чинили. Истинная причина заключалась в том, что он и другие организаторы встречи предпочитали услышать советского представителя, оградив его от назойливых контраргументов гарвардского коллеги, который был на государственной службе в законно избранной американской администрации.