Читаем Я жил в суровый век полностью

Прожекторы шарят в небе. Зенитные орудия вынюхивают мордами невидимую дичь. Строчат пулемёты. В темноте носятся тени. Что-то горит в конце поля. Пламя поднимается над деревьями.

Один в тёмной улочке, Рэймон улыбается, глядя на светящийся циферблат своих часов. «Да, так всё могло быть, — думает он. — Сейчас половина десятого».

Его мысли уносятся дальше. Он видит подводную лодку, несущуюся в пене океана. В недрах железного чудовища радист с наушниками нервно стучит ключом. Да не один — их десятки, сотни, тысячи, и все они взывают. Пусть взывают! Пусть воют люди, превратившиеся в волков. Сейчас станция Сент-Ассиз уже неспособна им ответить.

В приливе огромной радости Рэймон, маленький солдат, затерянный в ночи, чувствует, как пылает его лицо от прилива гордости.

***

А вдруг сорвалось?

Сомнения внезапно закрались ему в душу. До сих пор он был совершенно уверен в исходе операции. Ведь они располагали замечательными подрывными средствами. Он собственноручно заложил двойной заряд взрывчатки. Сам включил механизм и снял предохранители. Ведь никто не заметил их при этом. И он заверил товарищей, что задание выполнено.

Всё это так... Но, может быть, потом часовых расставили по-другому. Может быть, ещё до взрыва патрули обошли каждую мачту и всё обнаружили. Или взрывчатка не взорвалась. Или мачта могла не упасть. Тогда, значит, зря трудились, зря подвергались опасности.

Лёжа в постели рядом с женой, Рэймон не может заснуть. В уме он прикидывает, сколько шансов за успех и сколько против, подытоживает. Сравнивает. И приходит в ужас.

«Да, я слишком увлёкся, — думает он. — Конечно, сделано было всё. Но откуда у меня уверенность, что немцы не переменили систему охраны? Они могут всегда придерживаться одной и той же системы, но могут и менять её на ночь. Они могли обнаружить взрывчатку. Могли ничего не заметить. Взрыв может достичь цели, и может быть неудачным. Во всяком случае, шансы одинаковы. Дурак! Ведь об этом я не подумал. Как мог я ручаться за успех, когда докладывал Андрэ и Бретону?»

— Ты спишь? — спрашивает Марсель.

— Нет, который час?

Марсель протягивает к ночному столику обнажённую руку и зажигает лампу.

— Уже два часа ночи! А ты всё время ворочаешься. Спи, ведь ты устал.

— Слушай, завтра утром ты поедешь со мной.

— Куда?

— За город. Мы рано вернёмся.

— Ладно. Я надену голубое платье.

— Как хочешь.

— А зачем мы поедем?

— Не спрашивай пока ни о чём. Ты мне веришь?

— Ты знаешь, я готова повсюду следовать за тобой.

Я уже это доказала. Почему же сегодня ты что-то скрываешь от меня? Не вышло то, что ты задумал?

— Вышло, или, вернее, почти.

— Кто-нибудь из товарищей арестован?

— Нет.

— Тогда почему ты волнуешься?

— Я не знаю ещё, что произошло.

— Но ты узнаешь?

— Да, завтра.

— А я?

— Ты тоже, одновременно со мной.

— Это сюрприз?

— Пожалуй.

Марсель, ласкаясь, кладёт голову на плечо мужа и с нежностью смотрит на него.

— До чего я счастлива, что ты сейчас рядом со мной. Вот увидишь, всё будет в порядке, я уверена.

Рэймон отвечает ей добрым, ласковым взглядом.

— А знаешь, — говорит Марсель, — иногда мне почти страшно с тобой.

— Почему?

— Тебе, верно, что-то снится и ты разговариваешь во сне.

— Что же я болтаю?

— Много всего, но это неопасно, ведь слышит тебя твой товарищ.

— Моя жена...

— Жена и товарищ, мне хочется быть и тем и другим.

Рэймон поворачивается к ней.

— Сейчас ты моя жена.

— Я тебя люблю...

— Маленькая моя...

— Дорогой...

В маленькой комнате с голубыми обоями в цветочках гаснет свет.

***

Семь часов утра. На перроне вокзала Вильнев-Сен-Жорж рабочие в спецовках ждут поезда на Париж. Несколько минут назад Рэймон и Марсель сошли с поезда, прибывшего с вокзала Аустерлиц, и смешались с толпой.

— Недлинная прогулка, — смеётся Марсель. — Вышли из одного поезда, чтобы тут же сесть на другой и вернуться обратно.

— Нет, теперь мы приедем на Лионский вокзал.

— Простите, где садиться на поезд из Мелена? — спрашивает Рэймон у проходящего железнодорожника.

— На этой же платформе, но поезд запаздывает, — отвечает тот на ходу.

— Что он сказал? Крушение? — спрашивает подошедшая женщина.

— Не думаю, наверно, просто задержка, — отвечает Рэймон и чувствует, что у него сильнее бьётся сердце.

— На сколько же?

— Ничего не знаю.

— Начальник вокзала сказал нам: на двадцать минут, — вмешивается какая-то девушка.

— Тем лучше, меньше придётся потеть на работе, — смеётся, подмигивая, рабочий. В ответ ему Рэймон улыбается.

В конце платформы — суматоха.

— Вот он ползёт как черепаха, — объявляет насмешливый голос.

Все кидаются, чтобы занять свободные места. Толпа несёт Марсель и Рэймона к скамейкам, но всё уже занято.

Какой-то рабочий уступает Марсель место:

— Садитесь, пожалуйста!

Он встаёт и оказывается рядом с Рэймоном. Против обыкновения, в этот утренний час у всех оживлённые лица, слышится возбуждённый говор. Поезд трогается.

— Случилось что-нибудь? — спрашивает Рэймон у рабочего.

— Как, вы не знаете?

— Я только что приехал из Парижа.

— Ночью взорвали станцию Сент-Ассиз.

В приливе невыразимой радости Рэймон изо всех сил сжимает перекладину.

Вокруг все только и говорят о происшествии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной. В то же время немало участников сборника к началу войны были уже вполне сформировавшимися поэтами и их стихи по праву вошли в золотой фонд советской поэзии 1930-1940-х годов. Перед нами предстает уникальный портрет поколения, спасшего страну и мир. Многие тексты, опубликованные ранее в сборниках и в периодической печати и искаженные по цензурным соображениям, впервые печатаются по достоверным источникам без исправлений и изъятий. Использованы материалы личных архивов. Книга подробно прокомментирована, снабжена биографическими справками о каждом из авторов. Вступительная статья обстоятельно и без идеологической предубежденности анализирует литературные и исторические аспекты поэзии тех, кого объединяет не только смерть в годы войны, но и глубочайшая общность нравственной, жизненной позиции, несмотря на все идейные и биографические различия.

Алексей Крайский , Давид Каневский , Иосиф Ливертовский , Михаил Троицкий , Юрий Инге

Поэзия
«Может, я не доживу…»
«Может, я не доживу…»

Имя Геннадия Шпаликова, поэта, сценариста, неразрывно связано с «оттепелью», тем недолгим, но удивительно свежим дыханием свободы, которая так по-разному отозвалась в искусстве поколения шестидесятников. Стихи он писал всю жизнь, они входили в его сценарии, становились песнями. «Пароход белый-беленький» и песни из кинофильма «Я шагаю по Москве» распевала вся страна. В 1966 году Шпаликов по собственному сценарию снял фильм «Долгая счастливая жизнь», который получил Гран-при на Международном фестивале авторского кино в Бергамо, но в СССР остался незамеченным, как и многие его кинематографические работы. Ни долгой, ни счастливой жизни у Геннадия Шпаликова не получилось, но лучи «нежной безнадежности» и того удивительного ощущения счастья простых вещей по-прежнему светят нам в созданных им текстах.

Геннадий Федорович Шпаликов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия