Я жизнью жил пьянящей и прекрасной…

Я Вам уже писал: Вы обязаны сообщить окружному управлению сумму, так как она должна быть рассчитана в ближайшее время.

Что касается Ваших прочих замечаний, то даже не надейтесь, будто я буду удовлетворен этим решением окружного управления. Я более чем заинтересован в том, чтобы разоблачить переданные Вами в окружное управление ложные данные о выплате мне жалованья.

Вы не сможете меня запугать; я побеждал и не таких противников!

Но страшитесь того момента, когда я потеряю терпение и забуду о Вашем возрасте. На Ваше «Я с радостью пойду дальше» судебное разбирательство дало бы мне возможность вскрыть Ваши лживые показания. Я сделаю все, что в моих силах, для донесения этого до широкой общественности. Лакомая пища для социал-демократической прессы*! У меня есть еще кое-что про запас, что может доставить Вам большие неприятности! Я терпел. Но если священнослужитель подает в инстанции ложные сведения и при этом еще хочет поиздеваться, тогда все это следует прекратить! Итак, в бой! Я не боюсь! До сих пор я побеждал любого противника! Я прав и потому веду борьбу открыто! Я с улыбкой готовлюсь к Вашему первому удару, ибо я настолько порядочен, чтобы предоставить его Вам!

Эрих Ремарк.

В Окружное управление. Отдел церквей и школьного образования

Оснабрюк, 16.11.1920 (вторник)

В отношении письма от 08.10.1920, II. 4/13 С

На Ваше вышеупомянутое письмо я сообщаю следующее:

1. Благодарю Вас за сообщение относительно положенного мне содержания.

2. Я весьма сожалею, что оставлены без внимания мои серьезные обвинения, которые я выдвинул против господина Дешана Бранда в моем последнем письме (переданного господином окружным школьным советником Хоргебе) касательно клеветы и т. д. Я также назвал в этом письме соотв. свидетелей и попросил Вас это дело тщательно рассмотреть! Я еще раз прилагаю свое заявление и прошу Вас, если Вы не можете принять его к рассмотрению, не желаете переслать в школьную коллегию или в министерство и дать мне соответствующий ответ, то верните его, чтобы я передал его дальше.

Я считаю себя вправе вести борьбу с господином Дешаном Брандом с широкой оглаской и с привлечением моих связей с прессой*.

3. В заключение Вы пишете: «Ваши личные замечания по поводу почерка господина Дешана Бранда мы вынуждены признать неуместными».

На это я сообщаю: данное замечание нахожу еще более неуместным по следующим причинам:

А) Как Вы сами пишете, это замечания «личные». Я не нахожусь ни в каких служебных отношениях с господином Дешаном Брандом. Следовательно, Вы не имеете ни малейшего права критиковать мои личные дела.

Если я вдруг скажу моему соседу, что он скверный человек, и он пойдет к Вам с жалобой, тогда будет логичным, что Вам придется пожурить меня от лица господина окружного школьного советника. По службе Вы можете мне все сказать, но о моих личных делах я доверяю судить только себе!

Б) Я должен признать ваше замечание не только полностью несправедливым, но и весьма поспешным. Вы позволили себе критику на основе лишь моего письма, не зная о том, что мне предлагал господин Дешан Бранд прежде в своих письмах, так что с моей стороны, скорее всего, было проявлено большое добросердечие, поскольку я не грубо, но вдумчиво-юмористически ответил на эти письма. Прежде чем критиковать, следует принимать во внимание все обстоятельства дела, а не судить на основании знакомства лишь с его незначительной частью.

С высочайшим почтением,

Эрих Ремарк.

Я посылаю это письмо на Ваш адрес, поскольку не знаю, кто является преемником господина окружного школьного советника Хоргебе.

Отправитель: Эрих Ремарк

Оснабрюк

Хакенштр., 3

Стефану Цвейгу

Оснабрюк, после 22.06.1921

Господин Стефан Цвейг!

Я пишу Вам с самоуверенностью человека, для которого всегда было только или — или, и с тем правом, которое есть у каждого сочинителя! Мне 23 года, я был мальчиком для битья у родителей, перелетной птицей, пастухом, рабочим, солдатом, самоучкой, учителем, писателем. Я нахожусь в данный момент в таких хитросплетениях судьбы, в таком страшном творческом борении (ибо для меня творчество отнюдь не литературное или академическое занятие, но кровавое поприще, когда речь идет о жизни и смерти), так что я нуждаюсь в людях, способных мне помочь. Мне сейчас нужен человек, который мог бы мне что-то подсказать, к которому бы я питал безусловное доверие, которому бы я мог верить и следовать! Я не знаю никого другого, кроме Вас! Ибо Вы обладаете таким тончайшим чувством, проникновением, пониманием другого, какого я до сих пор не находил больше ни в ком. Речь идет как раз о том: Вы не должны сказать, является ли путь, которым я сейчас иду, верным! Я хотел бы послать Вам некоторые отрывки, возникшие в моей борьбе со словом, и услышать Ваш приговор.