Я знаю о любви (Зеленоглазка)

— Это нужно, — сказала я. — Чем меньше денег вложит сюда Джон Лэнгли, тем меньше прибыли будет ему здесь принадлежать. Не забывай, Бен, — он прежде всего бизнесмен. Когда Джон Лэнгли берет партнера, он требует, чтобы тот вложил в дело все до последнего — это своего рода гарантия, что риск партнера больше, чем риск Лэнгли. Это убеждает его, что партнер отнесется к делу серьезно. Я вкладываю в это дело все наши сбережения.

— Адам согласен на это?

— Адама не волнует, что случится с его деньгами. По-моему, он даже забыл, что есть какие-то сбережения. Не беспокойся, я получу его разрешение, как только «Энтерпрайз» вернется.

— Не нравится мне это, миссис Эмма. Что-нибудь неладно у вас с Адамом?

Я не отвечала, он настаивал:

— Я считаю, что не годится молодой замужней женщине пускаться в какие-то дела, когда она должна думать о семье и муже. Я не обратил бы внимания на ваше письмо, если бы вы не написали, что за этим стоит сам Лэнгли. Никогда не считал вас глупой.

— Я и не стала глупой. Я знаю, что Адам согласится.

Он покачал головой.

— Вы не ответили. Что-нибудь случилось, Эмми?

Я пыталась поднять руку, но поняла, что не могу ему солгать. Он слишком хорошо меня знал.

— Никогда не спрашивайте меня об этом, Бен Сэмпсон, потому что это не ваше дело.

Он положил мне на голову руку, словно я была ребенком.

— Я больше не буду спрашивать. Вы совершенно правы, Эмми. Это не мое дело.

II

За неделю Бен Сэмпсон продал свою долю в Балларате и вернулся ко мне. С Джоном Лэнгли был заключен договор, и мы наняли людей, чтобы покрасить фасад магазина. У нас были старые обшивочные доски и медный купорос, так что мы могли красить его так, как нам хотелось. Мы выбрали светло-серый оттенок с белым рисунком.

— Этот цвет непрактичный, — сказал Джон Лэнгли, — вам придется поддерживать его в должном порядке.

— Но элегантный, — добавил Бен. — Самый элегантный магазин на Коллинз-стрит.

Мы с Беном красили внутренние стены сами, не занимаясь верхними помещениями с их въевшейся грязью, пока не смогли обставить и украсить все по-новому. Новая надпись на стекле гласила: «Универмаг Лэнгли», а мелкие буквы в нижнем углу сообщали, что здесь находится женский отдел. В те дни Бен и я были единственными работниками, кроме одного мальчика-рассыльного, доставлявшего покупателям их заказы. Мы с надеждой ожидали, когда подъедет какой-нибудь экипаж. Первые полгода прибыли не было. Но полки и прилавки постепенно заполнялись, и наконец наступил день, когда нам пришлось нанять в помощь первую продавщицу, а через месяц еще двух.

Бен прохаживался по проходам между полок, заложив руки за спину, и делал больше работы за кулисами, чем казалось. Я сшила себе два платья из черного шелка, скромные, но элегантные, и сделала прическу по последней моде. Я не конкурировала с посетительницами, но надеялась, что мой внешний вид будет говорить о том, что моим советам можно доверять. Мне не очень нравилось, как я вырядилась для работы в магазине, но это шло на пользу делу.

Спустя год после того, как мы открыли отдел, где прогуливался Бен, проходы были заполнены толпами покупателей каждый день.

В городе стало модно предпринимать после обеда прогулку на Коллинз-стрит, чтобы заглянуть в универмаг Лэнгли, часто даже не для того, чтобы что-то купить, а просто провести здесь час-другой. Но я выучила продавщиц терпению, и наконец зеваки превратились в покупателей. Я познакомилась с важными женщинами Мельбурна и сама их обслуживала, а когда приходил новый клиент, одна из продавщиц приводила мне в помощь Бена. Эта обходительность и терпение помогли нам создать свою клиентуру, и мы стали делать выручку. За шесть лет Бен и я заработали много денег, а Джон Лэнгли стал еще богаче.

В Мельбурне никто не знал, кто я — партнер в деле или просто служащая, нанятая Джоном Лэнгли; все отметили тот факт, что я носила фамилию Лэнгли, но, поскольку я никак не ассоциировалась с этой семьей, это заставило высшее общество простить мне занятие торговлей. Видимо, учитывалось и то, что я все еще жила в доме, который был немного лучше покрашенной лачуги в конце Лэнгли Лейн, и те немногие часы, которые я проводила не на работе, я, казалось, сознательно играла роль бесплатной няньки-гувернантки детей Розы Лэнгли. Общество проигнорировало тот факт, что я была из людей, близких к Джону Лэнгли, и что его дом всегда открыт для меня. Они не знали, какое место мне отвести, и оставили меня в покое. Общество Мельбурна уважало Эмму Лэнгли, но не искало ее расположения.