Яблоки

— Я там был в эвакуации, с мамой. Мне было семь лет, — вздохнул Нёма, и огромные слезы выкатились из его глаз и медленно поползли по щекам. Он вытер их шапкой, грустно посмотрел на тетю Катю, и продолжил свой рассказ: — Кроме эвакуированных, там было немножко местных евреев: в основном, женщины и дети. Во всех мужья были в армии. И трое мужчин было: пару стариков, старых-старых, и средних лет мужчина, как я сейчас. Директор Зуся! Все его так звали. Он был инвалид, хромал, и его, поэтому не взяли в армию. Он заведовал валяльней — валенки там делали. И у него была жена. Ее Директоршей звали. Она нигде не работала. А все остальные женщины работали у Директора: и местные, и эвакуированные. И мама работала там. А после работы она еще убирала у Директора дома. За это ей давали маленькую баночку молока и кусочек сахара. Мама к молоку и сахару не притрагивалась. Это было только мне. Ибо я был рахитичным. Так все говорили. Дом Директора был на другом от нас краю села. Большой дом с большим садом. И сторожили этот сад две огромные собаки. Мама каждый день после работы шла к нему работать, возвращалась очень поздно. Так было долго — долго. А потом мама заболела тифом. Она все время бредила и почему-то все время просила яблок! Может, ей наш сад виделся. И я пошел за яблоком к Директору. Это было зимой. А гарбэр винтэр!^[1] В тот день была большая метель. Все засыпало снегом. Я еле дошел до Директорского дома. Директор сам открыл мне дверь, и, не пуская через калитку, спросил, что мне надо. Я сказал, что мне надо одно яблоко. Он развел руками и сказал, что сейчас зима. И я разве не понимаю, что яблок сейчас на деревьях нет. А я знал, что мама упаковывала ему яблоки в ящики, и эти ящики стоят у него в погребе. И я сказал ему про яблоки в погребе. И тогда он сказал, что сейчас погреб засыпан снегом. А он отгребать снег не будет. Я долго просил и плакал, а потом сказал, что у нас в Краснополье сад, и я ему обязательно, когда закончится война, верну яблоки. Он тогда засмеялся и впустил меня во двор, привязал собак к будке и дал мне лопату. И сказал, что если я так люблю маму, то могу сам откопать дверь в погреб. Я копал почти целый день. Собаки сначала лаяли на меня, а потом привыкли, замолчали. Снег замерз, не подавался мне, но я не сдавался. Лопата была взрослая, тяжелая. Я еле удерживал ее в руках. Только где-то к вечеру я докопался до двери. И он дал мне ключ от огромного замка, который замыкал дверь погреба. Замок был замерзший, я дышал на него долго-долго, пока мне удалось провернуть ключ. В погребе стояло несколько ящиков с яблоками. Я взял одно яблоко, не выбирая, из верхнего ящика. Когда я поднялся с погреба, директор ждал меня у дверей. «Одно взял?» «Одно», — сказал я. «Не забудь про обещание», — напомнил он. «Не забуду», — сказал я. И побежал домой. Но мама меня не дождалась. Она ушла к Богу. А я шлю яблоки Директору, чтобы знал, что я не обманщик! Мама так и ушла, не покушав яблоко!» — закончил рассказ Нёма, и снова шапкой утер слезу.

— У Бога много яблок, — успокоила Нёму тетя Катя, — райские яблочки!

— Я то же так думаю, — согласно кивнул Нёма, и, забрав назад последнюю возвращенную посылку, пошел домой.

Дома, он все оставшиеся яблоки сложил в бочонок и выкатил его на улицу. Весь день он сидел на скамейке и всех проходящих угощал яблоками. И с этого дня Нёма перестал охранять свой сад. И даже привязал к забору козу Маню, чтобы она ненароком не испугала ребятишек.

А тетя Катя написала письмо в село Советское. И тамошний заведующий почтой ответил ей, что Директор местного Дома Быта ушел в мир иной, а его дочка, которая жила в Саратове, продала дом. И там уже живет иной человек. Полюбопытствовала тетя Катя и про судьбу яблок, которые отсылал Нёма. И заведующий ей написал, что Нёмены яблоки Директор, не распаковывая, завозил в местный Детский Дом.

notes

Примечания

1

Суровая зима (идиш).