Яблоки из чужого рая

Анюту он не только любил – он еще и всегда хотел ее. Впрочем, для него это было одно и то же, он вообще не очень понимал, что такое какой-то отдельный от сердца секс и для чего он нужен. Она была не только ласкова с ним – она зажигала его, возбуждала, горячила, в ней и внешне, при свете дня, было так много будоражащей грации, что от одного взгляда на то, как она режет хлеб или красит губы, Сергею хотелось немедленно ее раздеть.

Это было так, когда она была семнадцатилетней девочкой в толстых шерстяных колготках, и это осталось так на шестнадцатом году брака.

– У вас есть презервативы? – спросила Амалия.

– Нет, – ответил Сергей. – Я их с собой не ношу.

– Любите риск? – усмехнулась она. – Выходит, придется и мне рискнуть – у меня их тоже нет, к сожалению. Но вас могу успокоить: у меня нет также и СПИДа с сифилисом. Я недавно сдавала за деньги кровь, там проверяют. Вы что, возомнили себя Наполеоном – хотите брать женщину, не раздеваясь? – поинтересовалась она.

Сергей разделся и лег рядом с нею на этот ее убийственный диван. Ему было противно, стыдно, и он не понимал, зачем все это делает. Но это он теперь не понимал, а когда десять минут назад целовал Амалию и дышал дымом из ее губ, все ему было понятно.

И, чтобы восстановить это ощущение – чтобы, если уж делать то, что он делает, то хотя бы понимать, почему, – он стал целовать ее снова. В глазах у него тут же потемнело, он с силой сжал ее плечи и, всем телом придавив ее сверху, прижался к ее рту не губами только, но и зубами.

Она никак не отвечала ни на грубости его, ни на ласки – когда он то изо всех сил сжимал, то осторожно гладил ее грудь, когда целовал живот и, сползая по ее телу вниз, плечами раздвигал ей ноги… Она просто позволяла делать с собою все что угодно, позволяла брать себя; ему казалось, что, если бы он стал избивать ее, она позволила бы и это. После презрительной язвительности, которой она только что его обливала, эта ее безучастность почему-то не удивляла и не оскорбляла, а только возбуждала его – до дрожи, до еле сдерживаемых вскриков.

Может быть, его бешеное возбуждение объяснялось и проще: все у нее внутри было узко, тесно, словно она никогда не рожала, и эта сжимающая теснота у нее между ног просто с ума его сводила.

Сергей не понял, чем все это завершилось для нее, и завершилось ли вообще к тому моменту, когда он, тяжело дыша, упал рядом с нею на подушку.

– Дай еще одну сигарету, – сказала Амалия. Он достал сигареты из кармана лежащих на стуле брюк и, когда она взяла одну, щелкнул зажигалкой. – Ты хороший любовник, – затягиваясь дымом, сообщила она. – Общение с тобой, я думаю, скука смертная, как со всяким нетворческим человеком. Но любовник ты отличный, потому что не пропил потенцию, как обычно ее пропивает всякий творческий человек.

– А мне показалось, что ты… – пробормотал Сергей.

– Что я не кончила? – уточнила Амалия. – Ну, знаешь ли, это только в дамских журналах пишут, что кончать надо по три раза за раз. Мне было довольно приятно, – небрежно добавила она. – Особенно когда ты целовал меня в живот и между ногами. С проститутками этого все-таки, мне кажется, не проделывают, так что ты, можно сказать, проявил благородство. Сколько тебе лет?

– Тридцать семь, – хрипло выговорил Сергей.

Хороши у нее были комплименты! Впрочем, разве он был с нею ради комплиментов?

– Опасный возраст, – хохотнула Амалия. – Не для тебя, правда.

– Почему не для меня?

– А что, ты пишешь стихи? Или, может быть, музыку? – насмешливо поинтересовалась она. – Для таких благополучных господ, как ты, кризис среднего возраста совершенно безопасен. Ну, переменишь вид деятельности, будешь продавать не унитазы, а видеотехнику. Или ты ее уже продаешь?

– В общем, да, – кивнул Сергей. – Что-то вроде.

– Вот видишь. Значит, кризис у тебя уже позади. – Кажется, ей нравилось над ним надсмехаться. – Кстати, я пока не пойду спать – полежу здесь, – тем же небрежным тоном добавила она. – Если у тебя встанет еще раз, можешь повторить. Возможно, во второй раз я получу от тебя не одно только метафизическое удовольствие.

Черт знает что! Стоило ей только сказать эту глупость, как он почувствовал, что повторить хочет немедленно. И вовсе не для того, чтобы доставить ей удовольствие – метафизическое или просто физическое, неважно, – а потому что это единственное, чего он хочет теперь и, что самое ужасное, будет хотеть в необозримом будущем.

Глава 17

Когда Сергей проснулся, Амалии рядом не было.

Он вспомнил, что она ушла еще до того, как он заснул. Неизвестно, получила ли она в следующий и еще в следующий раз какое-то удовольствие, кроме метафизического; ему она об этом не сообщила.

Он думал, что не уснет вообще, до того был взбудоражен и смятен, но уснул сразу же, как только за ней закрылась дверь. Просто провалился во мрак, и все. Наверное, физическая усталость от этой невыносимой женщины все-таки оказалась сильнее, чем душевное от нее же смятение.

И вот он проснулся в тишине и одиночестве, в чужой кровати, среди чужих картин, и сердце его сжала такая тоска, такой стыд, что хоть в петлю головой.