Яблоневое дерево

После обеда в лазарет принесли мужчину с сильным кровотечением. У него не хватало двух пальцев на правой руке. Отто оказал первую помощь, остановил кровотечение и дал пациенту немного подышать хлороформом, чтобы спокойно работать.

Маша с довольным видом наблюдала за происходящим из-за его плеча.

– Такое часто бывает. Самосуд.

Отто бросил на нее вопросительный взгляд.

– Наверное, украл чужую еду. За каждый кусок хлеба – по пальцу.

Отто покачал головой.

– Почему не вмешается лагерное начальство?

– Внутренние дела заключенных их не интересуют. Но горе тому, кто утащит еду с кухни…

– А именно?

– Десять лет за кусок хлеба, двадцать за курицу.

– Это нарушение Женевской конвенции[44].

Маша рассмеялась.

– Вы заключенные. Вы проиграли войну. Знаешь, сколько из-за вас погибло людей?

– Да. Мы военнопленные. Тем не менее у нас есть права.

Он сорвался на крик. Маша спокойно на него смотрела. Отто покраснел. Он совсем спятил? Он, немецкий солдат, рассказывал русско-еврейской медсестре о правах на этой войне?

– Забавный вы народ, – сказала Маша.

– Да, это точно. – Он помолчал. – Прости.

Ребенку не было и года. Его, горячего от лихорадки, принес крестьянин из окрестной деревни. Медицинское обслуживание в сельских областях было катастрофическим. Очень часто ближайшая больница находилась слишком далеко. Пульс у младенца был слабый. Мальчик. Он неподвижно лежал на столе. Времени оставалось немного.

– Воспаление среднего уха, – по-немецки сказал он Маше и показал на ухо. Русского названия он еще не знал. Нужно будет выучить в ближайшие дни. Этот случай – не последний.

Маша хотела сделать местную анестезию. Отто покачал головой. На счету каждая секунда, к тому же он боялся, ребенок не перенесет наркоза. Он вспомнил, как работал в берлинской больнице. Вскрыть, избавиться от гноя. Порхающими руками он сделал в барабанной перепонке маленький надрез и отсосал с помощью трубочки гной. Прошло меньше минуты, и в среднее ухо снова начал поступать воздух. Маша посмотрела на него с восхищением. Каждое движение было выверенным и быстрым. Ребенок смотрел на него, забыв о крике.

Слава о нем быстро разошлась по всей округе. Отто постоянно выполнял легкие и средние операции и обрел репутацию врача с исцеляющими руками. Кроме этого он занимался экземами, а еще последствиями возмездия и членовредительства.

Однажды поступил пациент, выпивший очень много соленой воды, чтобы вызвать у себя дистрофию. Он поверил слухам, что дистрофиков отправляют обратно на родину, потому что они непригодны для работы. Отто делал все, что мог, консультировал, ухаживал и работал, а потом обессиленно валился на нары в своем бараке. Маша всегда была рядом.

Несколько недель спустя Отто безо всякого предупреждение отправили на лесоповал. В лагерь прислали русского врача. Он оказался не нужен. Отто сердито следовал за отрядом.

На обратном пути он споткнулся об тело, заметенное снегом. Труп был наполовину раздет. В нескольких местах с него срезали ножом куски мяса. Вернувшись в лагерь, Отто поспешил в барак комендатуры. Распахнул дверь, ворвался внутрь и сообщил о случае каннибализма. Прежде чем комендант успел что-то ответить, Отто твердым голосом заговорил дальше.

– Я – врач немецкого Красного Креста. Отправляя меня в леса, вы нарушаете Женевскую конвенцию и за это ответите, как и за все остальное.

Уверенная, резкая русская речь сделала свое дело.

– Как пленный офицер, я решительно протестую. И ожидаю, что с завтрашнего утра меня определят туда, где я действительно нужен: в стационар.

Он ударил кулаком по столу, повернулся на месте и вышел из кабинета, не оборачиваясь.

На следующее утро он уже стоял за операционным столом и просматривал с Машей список пациентов, ожидающих помощи.

Через два дня он столкнулся с комендантом по пути в лазарет.

– Откуда ты так хорошо знаешь русский?

– Меня научила Маша.

– Читать она тебя тоже научила?

Отто коротко кивнул. Комендант улыбнулся.

– И что тебе нравится больше всего?

– Пушкин.

– Ты читаешь Пушкина?

Больше Отто не пытались перевести на другие работы. Когда они встречались с комендантом, то всегда здоровались со взаимным уважением. Однажды Отто нашел у себя на кровати двухтомник Пушкина. Каждый день он учил наизусть стихотворение.

– Здорово, Отто.

Хайнц обладал в лагере особым авторитетом. Он был членом Национального комитета «Свободная Германия», который потом преобразовался в антифашистское движение. И постоянно поглядывал налево и направо, опасаясь слежки. Заключенные из других стран называли эту причуду «немецким взглядом». В целом, Хайнц был безобидным. До войны он работал в скобяной лавке. Убежденный коммунист, он никогда не поддерживал нацистов. Отто относился к нему хорошо. Возможно, дело было в родной речи, возможно – в простой и прямой манере общения. Хайнц ему кого-то напоминал, но кого именно, вспомнить не получалось. Отто звонко рассмеялся, увидев, как он озирается, пока идет по абсолютно пустому плацу. Хайнц оттянул указательным пальцем левой руки нижнее веко.